– Где? – не понял Владыка.
– На площади. С Милитом.
– Ты же не хотела этого знать.
– Теперь хочу.
Лиасс глянул на Маркуса (тот внимательно изучал крышу шатра, видно, птичку искал) и пригласил их сесть.
– Это наказание, Аиллена. Редкое, но все же принятое у эльфов. Посол предоставил нам право судить Милита по нашим законам. Это Круг.
– А подробнее?
– Как угодно. У эльфов нет казней. Мы действительно не убиваем друг друга. Однако за серьезные преступления есть серьезные наказания. Совет постановил. что это должен быть Круг. Когда каждый эльф имеет право один раз подойти к приговоренному, сказать то, что думает, и нанести несколько ударов. Хоть один. Хоть десять. В зависимости от того, насколько тяжкой считает вину. Приговоренного оправдывают, если в течение первых двенадцати часов никто к нему не подойдет. Наказание прекращается, если в течение двух часов никто не подойдет.
– И сколько же времени там провел Милит?
– Около полутора суток.
У Лены закружилась голова. Эльфы, конечно, выносливы…
– Там целитель, Аиллена. Ему не дадут умереть.
– А если захотят подойти все?
– Значит, подойдут все.
– Этого даже Милит не выдержит, – пробурчал Маркус. Лиасс кивнул.
– Такого – нет. Но все – вряд ли.
– Лиасс, а ты можешь это как-то прекратить?
Маркус одобрительно заворчал, а в глазах Лиасса мелькнуло что-то непонятное. Словно крапинки слились в одну и снова разбежались.
– Я – нет. Я не участвовал в суде, но одобрил решение. Но можешь ты.
– Как?
– Подойти и разрезать веревки.
Лена встала.
– Пойдем, Маркус. У тебя кинжал с собой?
– Ты б еще спросила, с собой ли у меня штаны, – обиделся Маркус. – Конечно.
– Аиллена, ты…
– Уверена, – вздохнула Лена. – Полутора суток унижения уж всяко хватит, Лиасс.
Лиасс долго смотрел на нее теплеющими синими глазами, приобнял и поцеловал в лоб. Он что, полагал, что Лена жаждет крови? Вот уж…
Она неловко разрезала веревки, невольно вспомнив, как освобождала шута и чиркнула ему лезвием по запястью, и рука тут же дрогнула, и она порезала и Милита. Он, правда, почти не отреагировал, выглядел плохо, пытался сфокусировать взгляд и не мог. Когда Лена наконец справилась, он неловко упал на колени, оперся рукой о землю и даже не пытался выпрямиться. Лена знаком подозвала целителя и ткнула в Милита пальцем. Тот очень удивился, но повиновался: положил Милиту руки на голову и что-то пробормотал. Милит охнул (Лена уже знала, что магическое исцеление доставляет крайне мало удовольствия), оперся о землю второй рукой, но уже через пару минут заметно повеселел, кое-как поднялся на ноги и только сейчас увидел Лену. Рассортировать все эмоции, которые отразились на его лице, вряд ли смог бы даже очень крутой физиономист, и уж тем более не могла Лена. Он снова опустился на колени и посмотрел снизу вверх.
– Благодарю тебя, Аиллена. Может быть, когда-нибудь ты поймешь меня. Если же нет, все равно знай: моя жизнь принадлежит тебе, и в любую минуту ты можешь ее забрать.
– Оставь ее себе, – холодно сказала Лена, невольно отметив, что в его речи появился певучий эльфийский акцент. Понять его? Очень интересно. Что тут можно понимать и, главное, что нужно понимать? Все так просто: шут лежит в палатке и может не выжить, а он стоит тут на коленях живой и почти здоровый, зато наказанный собственным народом и собственными друзьями. Тоже несладко. Маркус отобрал у нее кинжал, взял под руку и озабоченно произнес:
– Надо бы тебе ножик раздобыть симпатичный. Мало ли, вдруг все-таки когда понадобится. Пойдем-ка к оружейнику заглянем.
Однако на Милита он бросил странный взгляд. То ли сочувственный, то ли просто ободряющий, то ли торжествующий: вон, мол, какая она у нас добрая, я б тебя лично на кусочки порвал. Лена позволила себя увести, чувствуя спиной взгляд Милита.
– Любит он тебя все-таки, – проворчал Маркус, – потому в толк не возьму, зачем он эту драку затеял… Не мог же не понимать… Ладно, извини. Только странно это все. Нелогично.
– Ты так уверен, что драку затеял он? Шут тоже… как петух наскакивал.
– Эльфы говорили, что он шуту просто выбора не оставил, – признался Маркус. – Они… в общем, невесело Милиту теперь жить будет. Когда собственная мать и собственный сын…
– Ариана?
– И Кайл. Он парнишка деликатный, мирный и добрый, особенно для эльфа, и то… У них два самых страшных наказания: изгнание навсегда и Круг. Я уж не знаю, что хуже. Честно. Он сейчас вроде как отверженный. А ты молодец.
– Давай не будем, а?
Маркус замолчал. Не хотелось Лене ни думать о Милите, ни тем более говорить. Любит – не любит. плюнет – поцелует… кинжал по рукоятку…
Ночью она проснулась от того, что жутко замерзла. Ей стало страшно настолько, что она кое-как вылезла из-под одеяла и пробралась в комнату Маркуса. Тот безмятежно дрых, разбросав руки и ноги.
– Маркус… – Он проснулся мгновенно, сел. – Маркус, ему плохо.
– Я схожу?
– Не надо. Ведь если… если что случится, мне скажут?
– Скажут. Ты чего дрожишь?
– Холодно.
Маркус завернул ее в одеяло, поверх которого спал, усадил на кровать, обнял и так сидел с ней до утра, ничего не говорил, просто старался согреть. Лену трясло, зубы стучали, и было страшно и одиноко. Впервые за последний год ей было одиноко…
Когда зашел Лиасс, у нее упало сердце.
– Жив, – поспешно сказал эльф, увидев ее лицо. – Он жив. Просто… Ему ночью стало хуже, началось воспаление. У него жар, боли… Аиллена, вот сейчас ему нужна твоя помощь. Одевайся.
Она запуталась в платье, не могла застегнуть пуговицы, потом куда-то запропастилась расческа, так что повозилась непозволительно долго. Маркус спросил (Лена слышала сквозь приоткрытую дверь):
– Плох?
– Плох. Ослаб. Ему нужна ее сила.
– А она сможет сейчас? Видишь, какая…
– Справится, – уверенно ответил Лиасс, – потому что захочет.
– Ты поможешь ей?
– Я? Нет, никак. Но поможет амулет. Он достаточно сильный, тут я спокоен. Она сумеет. Ты даже не представляешь, насколько чистый у нее поток силы. А полукровке и не нужна вспышка. Нужен именно поток.
– Владыка, а… – Маркус замялся. – А когда первый раз они… Нужно было…
– Близость? Нет, конечно. Близость нужна была мне, потому что я... ну, скажем так, умирал. Близость с ней дает такое количество силы… я даже описать тебе этого не могу. Тонешь, как в океане. Но, конечно, только если ей хорошо. А она говорила, что с полукровкой ей хорошо.
– Мне она не говорила, а он говорил… Говорил, что это как океан. Что он ничего не помнит и поначалу даже не уверен был, что что-то происходило.
