не успела даже вскрикнуть – дыхание перехватило, а вода тут же стала по-прежнему теплой. Эльфийские штучки.
– Ну вот, – кивнул Лиасс, – ты хотя бы стала похожа на человека. Понимать можешь? Или мне тебя выводить из этого состояния еще как-то? С помощью магии?
– Попробуй.
– Понимать может, – удовлетворенно кивнул Маркус. – Делиена, жив он, я только что видел. Жив, в сознании. Плохо ему, конечно, больно, но жив. Ариана говорит, легкое не задето.
– Если хочешь, можешь его увидеть, – предложил Лиасс, – но я бы не советовал. Ты настолько подавлена, что это только его расстроит. Он и так чувствует твое состояние. Прости. Я должен задать тебе этот вопрос. Милит – твой.
– Нет уж. Забирай его себе. Делай с ним что хочешь, но сам. Хватит на меня сваливать!
– Хорошо. Успокойся. Я должен был спросить. Этого требует наш закон. Ты ответила.
– Да мне наплевать, что будет с Милитом! – закричала Лена. – Наплевать! Хоть повесьте его, хоть пряниками накормите!
– Лена, – тихо сказал Маркус, впервые назвав ее так, – да ладно, услышь ты наконец, а? Жив он. Ты этому можешь радоваться? Он мог умереть, но не умер. Дышит, смотрит, меня узнал. Ариана сказала, он не хочет, чтобы ты видела его таким… Но ты ведь можешь его и так поддержать. Ему хорошо, когда тебе хорошо. Не можешь о хорошем думать: вспоминай. Ведь есть что. Ну вот хоть как он нам с тобой на поляне после дождя представление устроил, помнишь? На руках так смешно прыгал, колесом ходил. Ну поправится же он, Ариана почти уверена.
– Почти?
Лиасс едва успел ее подхватить и усадить на ближайшее крыльцо.
– Сами по себе обе раны никак не смертельные, – пояснил он. – Но Далин неловко остановил кровь. Неправильно. Поторопился. И у него было внутреннее кровотечение, недолго, Ариана сразу его обнаружила и остановила. Кровь скопилась в животе, поэтому она пока даже не может зашить рану. Не может и откачать кровь, потому что для этого надо вскрывать живот, полукровка без обезболивания не выдержит, а давать ему отвары, снимающие боль, нельзя, потому что его лечили магией. Такие отвары после применения магии только затягивают лечение. Ариана очень хороший целитель. Ей нет равных.
– Может быть, ему нужна…
– Твоя сила? Нет. Пока нет. Ты дала ему так много, что она не израсходована. Как только понадобится, ты об этом узнаешь. Оставь его лекарям.
– Не верит она нам, – озабоченно проговорил Маркус. Лиасс взял ее за руку и повел к палатке- госпиталю, но внутрь заходить не стал, сделал какой-то жест, и Лене стало слышно каждый звук.
– Еще пару глотков. Давай-давай, ты эльф, мы выносливые. Вот так. Сейчас отдохни. Горит?
– Да…
Это, бесспорно, был голос шута.
– Бедняга… Я Далина оставлю тебе на съедение. Вылечишься, сделаешь с ним все, что захочешь.
– Если вылечусь.
– Если. Я не скрываю, что ты и умереть можешь. А можешь и не умереть. Ты что предпочтешь?
– Я жить хочу, Ариана.
– Вот и живи. Не бойся, перевязка потом. Отдыхай. Хочешь, колыбельную спою? Эльфийские колыбельные усыпляют.
– Ту, которую ты пела Милиту? Давай… Это забавно.
Ариана тихонько запела очень мелодичную и очень монотонную песенку. Лиасс увел Лену подальше, Маркус зевнул и признал:
–Усыпляет.
– Особенно если не спал ночь, – кивнул Лиасс. – Помоги ему, Аиллена. Ты – можешь. Твои желания исполняются. Думай только о его выздоровлении.
– Ему больно…
– Да. Но он мужчина. Он полуэльф. Эту боль он выдержит. Я не впущу тебя к нему, пока ты не справишься с собой. Поверь, это в моих силах.
– Я постараюсь, – прошептала Лена. – Я домой хочу. Голова кружится.
Маркус заботливо подхватил ее под руку.
– Ну так пойдем, приляжешь. Я тебе еще шианы приготовлю. Мы пойдем, Владыка?
Лиасс кивнул. Лена его взгляд чувствовала всей спиной. Странный взгляд. Очень странный. И она непременно выяснит, почему он так смотрит. Боится за Милита? Да черт бы с ним, с Милитом, пусть как хочет, разбирается, лишь бы шут поправился. Лишь бы он выжил.
Маркус уложил ее на кровать, снял туфли, помассировал ступни, подсунул под спину лишнюю подушку – словом, танцевал вокруг нее, как сиделка возле больного. Приготовил шиану, все время не выпуская Лену из поля зрения, а она наблюдала, как он колдует над кувшином и вспоминала свое первое утро в этом мире, когда она проснулась в хижине, а Маркус точно так же добавлял какие-то травки и специи в кувшин, а шут обмахивал свою исхлестанную грудь рукой, потому что мазь сильно щипала… Какой он тогда был… растерянный. Словно и правда потерял что-то важное. Сейчас от этого и помину не осталось, он был вполне уверен в себе, но еще больше – в Лене. Как ни странно, это льстило. Когда в тебя верят – это очень много, вдруг поняла Лена. Никто в нее никогда не верил, включая и ее саму. А здесь… Ну ладно, темные мужики по деревням верят, они и в чертей верят, и в домового, и в то, что земля плоская. Но шут, один из наиболее образованных людей в Сайбе – об этом как-то Карис обмолвился, но прагматик Маркус, но Лиасс, проживший тысячу лет, но Родаг… Верят! Они верят, в частности, в то, что ее настроение может помочь шуту. А почему нет? Он действительно чувствует ее. А она – его. Значит, сейчас ей его чувствовать не надо, иначе захлестывает красный туман – это его ощущения, его боль и его страх. А как не чувствовать? Как отсечь? Может, и правда просто вспоминать. Есть что вспомнить… хотя бы осязаемый взгляд. Смешливые глаза в крапинку. Чутошная улыбка. Как он совал ей под нос ухо, по которому съездил разгневанный Маркус, и она впервые заметила, что оно сверху действительно заостренное. Как хорошо и спокойно ехать на лошади, прислонившись в нему, в кольце его рук, держащих поводья. Конечно, научиться ездить верхом надо, но так не хочется, потому что с ним лучше…
– Ты улыбаешься, – обрадованно сообщил Маркус. – Тут Карис хочет тебя увидеть, можно?
Ну, выгнать Кариса Лена никак не могла. Они втроем пили шиану, а Карис рассказывал им о Роше Виноре, которого они не знали: о королевском шуте. Вспоминал наиболее язвительные его шуточки или уморительные ситуации, в которые он регулярно попадал и из которых регулярно выпутывался с большой изобретательностью. Врагов во дворце у него было не так уж много, а недоброжелатели появились, когда он перестал быть шутом. Это расценивали как предательство. Маркус привязался с вопросами от отношениях шута и нынешнего посла, Карис долго мялся, а потом, смущенно поглядывая на Лену, поведал им историю классического адюльтера: шут самым вульгарным образом соблазнил молодую жену королевского сановника, да так вскружил ей голову, что дамочка потеряла и стыд, и разум, и шут уж не чаял от нее избавиться. Сановник неверную жену запер в отдаленном поместье вместе со свекровью (для полного ее счастья, очевидно), а на шута спустил собак, и тот довольно долго просидел на дереве, пока народу не собралось достаточно много. Тогда сановник предложил шуту выбор: оставаться на дереве еще очень-очень долго или спуститься, извиниться и принять наказание. Шут выбрал второе, получил пару пинков и с тех пор остерегался пересекаться с обманутым мужем еще и потому, что потом король добавил ему лично от себя.
– Главное, он сам понимал, что нехорошо вышло, – завершил Карис. – Он всегда очень точно давал оценку своим поступкам. Точнее, чем чужим. И короля этому сумел научить.
– Ты ведь любишь шута, Карис? – спросил Маркус.
– А можно его не любить? – улыбнулся Карис. – Все, кто знает его чуть-чуть получше других, его любят. Он, конечно, может быть неприятным…
– Ты вряд ли представляешь, насколько неприятным могу быть я, – усмехнулся Маркус. Карис склонил голову набок и слегка прищурился:
– Нет, дружище, это ты не представляешь, насколько неприятным могу быть я.
