- А что же мы делали, если не воровали?
Машина стронулась. Яковлев молча доехал до угла, свернул, покосился на Сорокина.
- Не воровали, и все тут...
- Слушай, - вздохнул Сорокин, - ты знал, что я буду адвокатом?
- Ну, не знал...
- Ну - знал или ну - не знал?
Яковлев ехал, думая. Он не знал, что адвокатом будет Сорокин. Адвокат закурил. Вытаскивая папиросы из правого кармана, он качнулся влево, толкнув Яковлева плечом. Яковлев словно очнулся.
- Я зла не хотел...
- Дубина ты все-таки, - ласково сказал Сорокин. - Ты вроде только что родился... Ты что, суда не нюхал? Что это тебе, кружок театральной самодеятельности?
- Я не виноват был... Я за правду сидел...
- За правду! Так я тебе должен сказать, что сегодня ты себе заработал совершенно честно ровно год тюрьмы за лжесвидетельство!
Яковлев взглянул удивленно: неужели, мол, заработал? Но Сорокин засмеялся:
- Ну, рассказывай, как все это произошло. Что тебе Крот посулил? Стройматериалы? Электрооборудование? Чем он тебя, дурака, взял?
Яковлев хотел было возразить - какой, мол, Крот, - но не возразил. Раскусил его Владимир Андреевич сразу, лучше не отмахиваться.
- Меня добрые люди попросили...
- Это Крот - добрый человек?! Да он же сволочь!
- А ты почем знаешь? - возразил Яковлев.- Подъемник достал, туф армянский достал... Все по закону...
- Туф армянский! Сам ты туф армянский! Потому он и сволочь. Он же все это кино представил так, что даже я не раскусил сразу.
Яковлев улыбнулся:
- Видишь, и ты...
Сорокин распалился:
- Ему эту бабенцию вытащить надо было - он на все пошел, в фонды полез, тебя запутал, законы нарушил.
- Законы...- проворчал Яковлев, останавливаясь перед светофором и выключая передачу. - Законы... У меня один закон: чтобы людям хорошо жилось... И весь закон... Что же я худого делаю? Хочу общество обогатить? Ну, пока еще приходится крутиться... Так не для себя же я кручусь... А люди хотят помочь, связи имеют - почему от добра отворачиваться?
- Зеленый свет, - сказал Сорокин.
За «козликом» раздался нетерпеливый короткий сигнал: Яковлев закрыл кому-то дорогу. Он вскинулся и поехал, рассуждая:
- Надо жить по общественной пользе. По выгоде. Но не для себя, а для общества...
- Это ты мне уже говорил. И про жалость и про выгоду. Хочешь ты, Иван Ефимыч, жить по выгоде, а живешь по жалости. Ты и те «виллисы» жалел, и лес жалел, и эту чертовку пожалел... Ты только себя не жалел...
Яковлев осторожно объехал длинный прицеп.
- Почему ж она чертовка? У ней дети есть, муж...
- Потому что такая баба, если начнет торопиться, отца родного собьет! Это же - во!
Сорокин сжал кулак, показал Ивану Ефимовичу.
- А куда ей торопиться! - вяло возразил Яковлев.
- Она эту жизнь крутит как шарманку, играет на ней что хочет!..- выпалил Сорокин.- Поверни в следующий переулок... Выгода! Ты думаешь, что ищешь выгоды для общества, а на самом деле проявляешь одну жалость! Безлесные районы пожалел - в тюрьму попал, эту бабу пожалел - в подставные свидетели пошел... Тебе не выгода от земли нужна, тебе просто жалко ее, ты и крутишься, как в проруби... Останови возле того дома...
Машина послушно остановилась, чиркнув колесом по бровке. Сорокин открыл дверцу.
- Ты хоть знаешь, в какое положение меня поставил?
- Чего - положение?.. Дело выиграно...
- Слушай... Я же не знаю свидетелей... Я играю вслепую... Я же не знаю, кого мне подсунут... Почему ты меня не пожалел?
- Тебя? - Яковлев подумал.- Тебя - другое дело. Ты свой... Свои - сочтемся и без закона... Я, если бы знал, что ты адвокат, еще, смелее пошел бы... Все же свой, неужели же... Того...
- Да тебя же свой Васька заложил! Свой же! С одного котелка кашу ели!
Яковлев удивился:
- Ну и что? Бывает... Совести, значит, не хватило... А ты, Андреич, вроде бы и не рад, что эта баба на свободе?
Сорокин засмеялся:
- Есть же закон, понимаешь? За-кон! Если закон станет над людьми, всем будет выгодно и никого жалеть не придется... Каждый получит, что ему следует. Это же и есть справедливость! Туф армянский!
Яковлеву не хотелось расставаться. Он попросил папироску: курил редко и курева при себе не держал. Пустил дым, неглубоко затянувшись.
- Ты свой, Андреич. Это вроде бы я сам себя пожалел... Себя жалеть не приходится для общественной пользы...
- Дубина! - весело сказал Сорокин. - Будь здоров! В следующий раз, когда приедешь лжесвидетельствовать, позвони. Хоть посоветуйся!.. Как там твои дела?
- Помалу... Приезжай... На вальдшнепов приезжай... Хозяйке поклонись... И не обижайся, Андреич. Материальные фонды на улице не валяются... И связи у этого ответственного работника есть... Пригодится в хозяйстве.
Он протянул Сорокину руку, и Сорокин пожал ее, улыбаясь в душе...
От автора
Во двор въезжает катафалк.
Это не ко мне.
Это к Сфинксу.
Яков Михайлович, я не успел с вами расстаться за множество лет моих, которые совпали с вашими годами. Зачем вы так неожиданно?
Вас не помиловала смерть, Яков Михайлович, и я не знаю, стала ли афоризмом ваша угроза поставить мне двойку за веру в предопределенность. Может ли шутливая угроза сделаться мудростью? Кто мне теперь ответит?
Вы жаловали меня и, когда я был еще отроком, пересказали слова какого-то святого: «Человек падает по своей воле, стоит же волею господа». Яков Михайлович, я понял вас. Святой был не прав. Человек стоит своей волей. Падает же - волею господа. Вы были правы - труднее всего воспитать одного человека: самого себя...
Вас проводит ваш зять, который занимается дистанционным управлением. Он знает точно, какими будут дороги через сто лет. Я не знаю. Я не провожу. Я не хочу вас видеть таким, каким не хочу видеть. Мне это не все равно. Есть время сходиться и время расставаться. Что такое расставание, Яков Михайлович? Вы нам этого не задавали. Я не знаю, что это такое. Вы же не станете спрашивать нас то, что не задали? Впрочем, если вам нужно, поставьте мне двойку.
Во двор въезжает катафалк.
Это не ко мне.
Это к Сфинксу.
Яков Михайлович, помните, как мы с вами ели капусту под Новый год?..
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
