телефонистки, как же! Там и без телефонов, наверно, не соскучишься. И Катьке надо отдать деньги за туфли, которые уже ей совсем ни к чему...
Она будет там. А он? Сережка, муж? Неужели он так ничего и не сделает, чтобы ее выручить? Ну хотя бы ради детишек, чтобы не лишать их родной матери? А что он сделает? Ничего он не сделает. Обойдется. Ему даже лучше. Будет свободный. Захочет - так заживет, не захочет- женится. Свекровь ему поможет в этом вопросе, когда надоест с детьми возиться. Мачеху возьмет!
Эта мысль ударила Анютку беспощадно, как бампером со всего разбегу. Анютка сотряслась от ужаса и заплакала в голос, не заплакала - заревела, завыла. И бросилась из последних сил на тахту умирать от отчаянья.
А для смертельного отчаяния были у нее все основания, ибо вот уже два с половиной месяца, проживая под одной крышей в коммунальной квартире, Анна Ивановна и Сергей Васильевич Сименюки находились в состоянии расторгнутого брака и официально супругами не значились.
- Ма-а-чеху возьмет! - закричала Анютка и, заколотив кулаками о подушку, вдруг стихла и вроде бы даже вмиг уснула.
Сергей Васильевич Сименюк, войдя в комнату, первым делом строго спросил:
- Почему фара разбита?
Анютка дернулась и зарылась носом. Плечо дрожало от слабого плача. Сергей Васильевич удивился:
- Анютка! Ты что? Вмазалась? Чего ты ревешь? Заменим мы фару - делов! И крыло выстучим. Там немного, не расстраивайся...
Анютка продолжала плакать не поворачиваясь. Сергей Васильевич постоял, подумал, вздохнул и пошел на кухню. Черт их знает, баб! И чего ревет! Ну, бывает, конечно. С кем не бывает? Водит она замечательно. А может, это в нее кто-нибудь вмазал? Вмазал и уехал - ищи его теперь. Сволочь, конечно. Но как-то интересно вмазал: фары нет и бампер погнул. Чем же это он так? И, не дойдя до кухни, Сергей Васильевич накинул пальто и вышел из квартиры, стремясь поскорее посмотреть следы аварии.
Он внимательно приглядывался, одновременно соображая, как чинить левое крыло, которое оказалось мягко вдавленным, и даже подумал, что фару придется заменять целиком, поскольку даже лампочка была разбита и цоколь проскочил внутрь. Бампер покорежился легче, его можно было выровнять молотком. И проводя рукой по этому бамперу, Сергей Васильевич вдруг зацепил тряпицу, застрявшую в завороченном клыке. Приглядевшись к тряпице, он обмер, ибо тряпица была с пуговицей, а на бампере засохло бурое пятно, по которому сразу было видать, что это не краска.
Сергей Васильевич выпрямился, осмотрелся - не видит ли кто, присел и первым делом кинулся вытаскивать тряпицу, а вытащив, стал стирать пятно, которое не поддавалось. Сергей Васильевич ткнул тряпицу в снег и стер пятно снегом.
Мимо шли люди, и ему казалось, что каждый должен был спросить у него, чем он, Сергей Васильевич, собственно говоря, занимается. Но люди шли мимо, и только Бубенцова, суровая квартирная соседка, от которой ничего не спрячешь, сказала, заметив повреждения, весьма одобрительно:
- Доездились...
И прошла.
Сергей Васильевич, не бросая тряпицы с пуговицей, поднялся к себе, чувствуя, что глаза его похолодели, а в душе поселилось полное смятение.
Анютка сидела на тахте, установив локти на круглые колени, а голову уместив в ладонях, как в ухвате.
- Анютка,- тишайше спросил Сергей Васильевич, словно больную, - что ты наделала?
Анютка встала как выстрелила и сказала, будто хвастая:
- Человека убила!
Она уже взяла себя в руки...
От автора
Я вполне законно лежу на диване, отягощая общество своими свирепыми потребностями, Я - на бюллетене. Добрая докторша ввернула в историю моей болезни какие-то слова, по которым выходило, что руку я сломал себе правильно, по закону. Нет, все можно предопределить, если взяться умело.
Сегодня наведывался Генка. Он посмотрел на гипс, как профессор-костоправ, и, качая головою, поставил точный диагноз:
- Раннее зажигание... Оно всегда в руку бьет... Вы палец закидывали на ручку, а надо палец откидывать.
- Закидывал, Гена,- потупился я.
- Вижу, что закидывал...
Он присел, взял со стола папиросу, закурил и повеселел:
- Теперь главное - не тушеваться!
- Куда уж теперь тушеваться, Гена,- согласился я.- Теперь тушеваться просто некуда...
- А я смотрю - не ездите... Две недели не ездите...
- Три, Гена...
Генка подумал, посмотрел в окно, говоря:
- Может, пока аккумулятор перебрать?
- Гена, возьми ключ и делай что хочешь. Ты же видишь, Гена, что я повержен в прах. Мне нечем защищаться...
- Будь здоров - нечем! Знаете, как гипсом можно врезать?! Особенно если гипс на ноге.
- Ты хочешь, чтобы я сломал себе и ногу?
- Зачем? Я для примера, чтобы вы не тушевались... Ну, что? Будем аккумулятор перебирать?
- Гена, возьми ключ и делай что хочешь. Он удивился:
- Ключ? Зачем ключ? Что же мы, без ключа машину не откроем? Зачем вам волноваться за ключ?
- Спасибо, Гена, ты чуткий человек...
- Станешь чутким... Мне этот гараж вот где!
Генка показал промасленной трудовой рукою на небритый подбородок: Щетина была светлой, вроде бы даже седой.
- Почему же тебе этот гараж не нравится? Ты же сам говорил, что у вас тихое дело - отвез и на боковую.
- Я не вожу... А и возил бы - надоело. Завгар у нас шакал - это точно. Ни сам себе, ни людям. Думаю уйти.
- Куда же?
- У меня братан в колхозе механиком.
- Гена, ты хочешь ремонтировать трактора?
- Зачем трактора? Машины... Они там станцию техобслуживания открывают. Слесаря нужно. - И он встал, чтобы дотянуться до пепельницы.
За окном громоздился город.
Краны подтаскивали к небесам двадцатиэтажные дома, просвечивающие насквозь в ясном морозном дне. Я любил смотреть на эти бетонные корабли с правильными вырезами окон, оживающими на глазах. Я видал их размашистые костяки, и видел, как они зарастали плотью, и ждал, когда они брызнут живым, теплым светом возникающей в них жизни.
- Здорово растут, - похвалил Генка, - пошла отделка... Теперь главное - не тушеваться.
- Да,- согласился я, - красиво. Я люблю смотреть, как вырастают дома, наращивая этажи...
Генка пустил дым:
- Тут смотреть не приходится. Тут самый раз квартиру ремонтировать - материал под боком... У них там такой отделочный материал - нигде не достать...
- Гена! Значит, ты не радуешься этому неудержимому росту?
- Радуюсь... Отчего не радоваться?.. Тут главная радость малярам и водопроводчикам... Если вам, к примеру, плитку надо поменять или раковину - не тушуйтесь...
Мне был неприятен Генкин меркантилизм. Мне всегда казалось, что он несколько однобок и
