потрясло, что я никому ничего не сказал, все думал… а потом уж как-то и неудобно было приходить к отцу и заявлять: «А я, Владыка, эту резню еще младенцем предвидел».
– Резню? – прошептала Лена. Он кивнул.
– Поголовно. Весь поселок. Сто двадцать два эльфа. Да так… Отец меня брал с собой туда. Считал, что мне пора начинать учиться настоящей жизни. Я шел по этим улицам и узнавал свой сон. До мелочей. Выстиранное детское платьице на веревке за сгоревшим домом. Розовое с вышитыми ромашками. Сломанный пополам меч с гардой в форме чашки – мы такие не делаем, это человеческий. Курица, разгребающая пыль и пепел возле того, что когда-то было ее хозяйкой. Вот эти мелочи меня и убедили, что я, к сожалению, пророк… Я начал заниматься изучением пророчеств, и меня только поощряли. Все через это проходят. Вот тогда я и убедился, что пророчества – ерунда. Никогда не видишь последовательности событий. Никогда не знаешь, что они означают. Никогда не знаешь, когда это будет. Казалось бы, можно хотя бы время года определить: если видишь снег – зима… Вот со мной было наоборот. Снег выпал в июле, да такой, что завалил все, доходил до колена. Маг развлекался один веселый. Разумеется, в этом снегопаде обвинили эльфов, устроили серию показательных казней не отходя от места… А к вечеру снег растаял. Все успело померзнуть, неурожай был такой, что начался голод. Только не у эльфов, видишь ли. Мы ж запасливые, к тому же нас мало.
– И послали по вашим поселениям отряды продразверстки, и выгребли все, что было…
– Не знаю, что такое продразверстка, но да, выгребли. Владыка приказал сопротивления не оказывать, а все равно несколько эльфов убили. Чтобы выдали секретные места, где зерно зарыли.
– Они, конечно, не выдали.
– Конечно, нет. В общем, выжили. У нас никто от голода не умер. Вообще удивительно, как люди ухитрились с одного неурожайного года вот так… Не сердись, и люди бывают разные. Сайбия удивительно не похожа на Трехмирье, правда. Здесь людей не захватило массовое безумие.
– Войну в Трехмирье спровоцировал Корин Умо.
У Гарвина изменилось лицо.
– Аиллена?
– Он сам мне сказал. Дескать, зато людей погибло намного больше.
– Если мы его поймаем, позволишь с ним… поговорить?
– Охотно.
– Врешь, – усмехнулся Гарвин, – не позволишь.
– Позволю. А сама подальше отойду и сделаю вид, что не догадываюсь, как вы беседуете. Так что забирай у него силу… если мы его поймаем.
– Силу? Не стану. Мне своей хватает. Нет, Аиллена, я еще помню, как в Трехмирье казнили эльфов.
– Я Гару с собой уведу.
– Ничего. Дикие звери найдутся. Главное, его найти. Он как-то очень уж легко уходит в другие миры.
– Дракон говорил, что это на самом деле не так трудно и не требует столько сил, сколько тратил Владыка. Гарвин, а почему он не хочет научить тебя? Потому что…
– Да. А у Милита не хватит опыта, я думаю. У него другая магия, он… вот разнести полмира вдребезги – это он сможет. Переход – это изменение. Мне бы это умение не помешало.
– А к моей просьбе он прислушается? Вдруг я опять из строя выйду, и мы застрянем где-то?
– Спроси, – пожал плечами Гарвин. – Не думаю… Он решит, что я сей же момент сбегу в Трехмирье. Ага, и ты испугалась. Нет. Уже не сбегу. Куда я от тебя… Теперь ты от меня не избавишься, даже если захочешь.
– Не захочу. У меня нет привычки избавляться от друзей.
Шут их не слушал. Смел крошки в кучку и выложил новый вензель. Потом еще один. Правда, когда Лена наконец увела его, оживился, устраивая голову на плече у Лены сообщил:
– Вот когда ты близко, жить легче.
– Проблемы решаются сами собой?
– Совсем не решаются. Только думать о них не хочется. Хочется думать о тебе. Или вообще ни о чем. А Гарвину я благодарен. Правда. Он такой… отрезвляющий. Мы ведь еще отправимся в Путь?
– Обязательно. Ты не хочешь?
– Очень даже хочу. Но еще больше хочу все равно побыть с тобой вдвоем где-нибудь в глуши. Может, и правда спросить короля, нет ли у него где у черта на рогах домика… Или Кариса? Ты не против?
– Не против. И ты это знаешь. Может, поспим немножко? А то уже рассветает.
Он засопел буквально через минуту, да и Лена ненадолго задержалась, а проснувшись, сразу почувствовала его взгляд. Еще не открывая глаз. Шут смотрел на нее.
– Нечем любоваться. – проворчала Лена. Он возразил:
– Мне виднее. Я слушал, как ты дышишь. Лучше любой музыки. Погоди, дай мне еще глупости поговорить! Но я иногда действительно думаю, что это самое главное в жизни – слышать твое дыхание и ночной тишине. Все. С глупостями закончил. Теперь буду изрекать только мудрости.
* * *
Мудростей Лена не дождалась, зато шут действительно раздобыл несколько укромных уголков, а по совету Кариса набрался дерзости и обратился с просьбой к послу. Это было вполне логично: их взаимная неприязнь и осторожность шута в присутствии посла ни для кого секретом не были. И посол легко пошел навстречу, предоставив в их полное распоряжение крохотный охотничий домик в своих владениях, а Карис, в этих владениях бывавший, легко и без портального камня смог их туда переправить… то есть не к самому домику, его еще предстояло искать, но десантировались они примерно в нужный район. Черное платье осталось висеть на гвоздике в комнате в Ларме. В эту глухомань прибыла всего лишь пара горожан. Абсолютно не заинтересовавших ни крестьян в деревне, мимо которой шел их путь, ни даже встретившихся на дороге стражников: посмотрели, кивнули в знак приветствия и проехали дальше. И через минуту забыли. Ну и видели какую-то парочку. Худой мужчина, не шибко худая женщина, не первой молодости оба. Неприметные, она в дорожном плаще, он в серой добротной куртке, а «особая примета» в виде черной собаки с рыжими подпалами носилась по подлеску в стремлении непременно поймать птичку. Или хотя бы мышку. Ну на худой конец ежика облаять.
До домика они добрались только на следующий день, усталые и изрядно промокшие под зарядившим еще с утра мелким теплым дождичком. Дом был и правда мал, но назвать его хижиной было невозможно. Имелось все необходимое для жизни: немного муки, немного круп, соль, засахарившийся прошлогодний мед, очаг в одной комнате и кровать в другой. Шут немедленно занялся хозяйственными делами. Пока Лена переодевалась да разбирала их скудный багаж, он принес дрова и развел огонь, натаскал воды из журчавшей совсем рядом речушки – полтора метра ширины и метр глубины, но рыба водится, едва ведром окуня не поймал.
Наверное, подсознательно Лена ждала какой-то каверзы, какого-то шага братьев Умо или неведомого Кристиана, вообще пакости какой – но ничего не было. Может быть, потому что они с шутом отчаянно хотели, чтобы ничего не случилось. И ничего не случилось. Они прожили в этом домике почти три недели. Шут небезуспешно охотился, а рыбу они ловили втроем, Гару принимал в процессе активнейшее участие, все кидался в воду, едва завидев в воде отсвет от рыбьей чешуи. Тем не менее им удавалось наловить всякой мелочи на ужин. Лена ненавидела запах рыбы, так что чистил и потрошил ее шут, а жарила уж она. Вообще, Лена эти три недели вела себя как самая обыкновенная женщина: варила еду, подметала пол и, пользуясь тем, что шут уходил на охоту, грела воду и стирала не только свои вещи, но и его. Кто б мог подумать, что ей в радость будет тереть руками в корыте мужские рубашки да трусы! Шут разорался было, но Лена пригасила его вопли своей демонстративной кротостью, и он все понял, расхохотался и на следующий день притащил в наспех сплетенной корзинке много-много земляники, и они объелись так, что
