не особенно нужную свободу не с властью – нету власти! – а с соседом…
И в то же время плевать на соседа, если на его дом напали, женщин перенасиловали, мужчин в лучшем случае избили… Ну и что? А люди – лучше? «Моя хата с краю» – это не эльфы придумали.
Или правда так: равновесие в обществе неизменно связано с равнодушием общества? Тоже плохо. Еще хуже, чем философ из Ленки Карелиной, которая, сопя и кряхтя, лезет по кустам, расшибая ладони и колени и цепляясь волосами за ветки, и такая умная, такая умная, что даже заплести волосы сообразить не может.
Лена остановилась и торопливо заплела косу, стянув кончик на двадцать раз перекрученной серебряной цепочкой-резинкой. Идти стало гораздо приятнее, потому что когда дерево или куст выдирают из тебя не две волосинки, а сразу приличный пучок – это комфорта не добавляет…
– Ну вот и ты, – услышала Лена голос, автоматически сунула кулачком в том направлении, попала, ушибла пальцы, то ли в доспех угодила, то ли в зубы, но подумать не успела, потому что ей тоже… сунули кулачком, и сразу светло-светло стало… и погасло.
Сначала вернулся слух.
– Скучно, – вещал голос Корина Умо, – насколько же люди предсказуемы, даже эта твоя подружка. Я, кстати, не уверен, что она принадлежит к человеческой расе. Мало ли что похожа. Ты вон тоже похож, однако не человек, хотя мечтаешь. Как можно мечтать стать человеком?
– Я не мечтаю. Я человек и есть. Суть не в крови, а в мировоззрении.
Голос шута был усталым и равнодушным.
– Мировоззрении… – фыркнул Умо. – Слов-то каких нахватался… Дикари. Ничего своего. Ты можешь мне не верить, но все, что есть у людей хорошего, они получили от нас.
– Могу, – согласился шут, – и не верю. А ты можешь верить, что лучше эльфа зверя нет, только вот рискнешь ли сообщить это дракону?
– Что драконы? Сильны, конечно, только ведь им наши миры – всего лишь курятник. Они здесь яйца кладут, что-то в их мирах не годится для вызревания яиц. И если эти яйца не трогать, то и драконы в твою сторону даже не посмотрят. А ни один эльф никогда не прикоснется к драконьему яйцу. Ну скажи, что привело твою подружку сюда? Каким образом она надеялась тебе помочь, а? Что она может против меня? Дракона позвать? А как, если амулет – вот он, недалеко от нее, но не у нее?
– Тебе не понять, что ее привело.
– А ты объясни. Я догадливый.
– Ты хоть раз слышал такое слово – любовь?
– Слово слышал. Хорошее слово. Менестрели поют. Ну вот он, результат любви. Ты у меня, и она у меня. А ты мне нужен только как инструмент. Она на тебя посмотрит – и сразу ласковая-ласковая станет. А ты посмотришь, как она станет любить меня. Ведь муж твоей мамаши смотрел, как ее любят твои отцы?
Лена приоткрыла один глаз. Второй не открывался и болел. Опять синяк и всю морду перекосило. Шут стоял в десяти шагах от нее, привязанный к кресту – не стеклянному, разумеется. Просто столб, к которому приколочена перекладина. Щека разодрана, кровь уже запеклась, куртка в клочья и тоже в крови…
– Очухалась? – Умо ткнул ее носком сапога в бок. Не пнул. Даже не больно. Так, пошевелил, проверил, живая или нет. – И славно. Мне, знаешь, хочется, чтобы ты все прочувствовала, как следует. А потом иди куда хочешь. Вместе с полукровкой своим.
– Не получишь ты от меня силу, – сообщила Лена. – Никаким путем. Ни любовью, ни страхом, ни яростью.
– Ну да? Получу, милочка, непременно получу. Кто тебе сказал, что твою силу нельзя
– Поистратился, бедный? – посочувствовала Лена. Страха не было. Пока. Она потерла не открывающийся глаз – и от открылся. Всего-то кровь, причем совсем немножко. Может, она сама о сучок ободралась. Саднит лоб. Шут смотрел на нее с отчаянием беспомощности. С болью.
Умо ткнул ее посильнее и очень-очень презрительно бросил:
– Вообразила о себе невесть что… Предназначение у них, видишь ли… Равновесие, видите ли, эти суки поддерживают. Одно у вас предназначение – ножки раздвигать, когда магам надо. Не знала? Ну, тебе простительно, ты новенькая, а эти дуры и забыли… Аиллена она, видите ли… Ну и Аиллена – и что с того? Это, радость моя, означает всего лишь количество силы, какое я могу у тебя взять. А я могу много. И от тебя не убудет, и полукровке останется, хотя ему сила и без надобности. Впрочем, проживет дольше. Пусть живет. И ты живи. Ты мне еще сгодишься. Давай, задирай юбку, или я на этого еще одну кошку напущу.
Кошку? Лена приподнялась и увидела кошку. Только не домашнюю. Размером этак с большую рысь. Или маленького тигра, потому что полосатая. Валяется мешком желто-коричневым, словно из матрацовки сделанным, а голова под невероятным углом к туловищу и глаза остекленевшие. Он же ей ногами шею свернул…
– Не получишь ты от меня силы, Корин, – сообщила она. – Пусть ты знаешь какой-то способ брать. А вдруг я знаю способа не давать?
– Вот и проверим, – буркнул он, возясь с пряжкой на ремне. Затейливая пряжка. С крокодилом- самоедом. Извращенцем, с голодухи грызущим собственный хвост. Или по-кошачьи играющим собственным хвостом. – В любом случае, хоть бабу поимею.
– Бедненький, – сочувственно сказала Лена. – Бабы от тебя бегают или просто у самого по-другому не выходит? Эх, жаль, виагры в ваших мирах нет. Говорят, так поднимает… настроение…
Шут фыркнул, а болотные глаза Умо налились кровью. Надо же, опять угадала. То ли местное унижение для мужиков, то ли шутка удачнее, чем с Гарвином. Что там Виман говорил? Поставила в глупое положение? Это когда он с голым задом удирал от дракона? Ну а Лена причем, не она же в него огнем плевалась?
– Тебе дракон все-таки что-то подпалил? Очень необходимое, да?
Он пнул ее в ляжку, а Лена, нащупав какую-то палку рядом, что было сил двинула этой палкой ему между ног. Реакция у него была эльфийская, увернулся, но не совсем, и конец палки ткнулся ему примерно туда, куда Лена ударила кинжалом некроманта Крона. Чуть выше мужского достоинства… а жаль, что выше.
Эльф витиевато выругался (а что еще мог произносить мужчина в такой ситуации, кроме ругани? а так как говорил довольно долго, то и получается, что витиевато) и поддал ей ногой еще раз, и уже не в ляжку, а в бок. Лена заорала и вцепилась в сапог, дернула, как могла. То ли он не ожидал от нее активных действий, то ли поскользнулся, но взмахнул руками и приземлился на поджаренное место, тут же извернулся, намотал Ленину косу на кулак и запрокинул ей голову до хруста в позвоночнике. А если он прав и изначально Странницы предназначались именно вот для того, о чем он говорит? А потом то ли от рук отбились, то ли просто магам вполне своих сил хватало и это предназначение стерлось из памяти… не без помощи самих Странниц? А они об этом помнят? Или у эльфа мозги перемкнуло: что, мол, за безобразие, я ее хочу, а она не дается?
– Ты! – прошипел он, вставая и поднимая Лену за косу. Больно было – жуть, слезы сами текли в сто ручьев.
– Я! – сипло согласилась она, вяло отмахиваясь. – А что я еще могу подумать? Я повышенной привлекательностью не отличаюсь, а ты так запал, так запал, что такой вывод напрашивается: никто больше тебе просто не дает. О!
«О!» – это было не от восторга и вообще даже не междометие. Это был звук воздуха, выходящего из легких, и, кажется, навсегда. Умо отпустил косу, зато взял Лену за горло. Мужик, которому не дают, в гневе страшен. На зоне насильников, говорят, опускают всем бараком… Вот бы его туда.
За спиной Корина Умо возникло привидение. Шут, с лицом почти белым и аскетично-суровым, с ртутно-сияющими глазами. Магия прорвалась? Но он совершенно не магически коротко рубанул Корина ребром ладони чуть ниже уха. Болотные глаза сначала разъехались, потом закатились, потом закрылись, и эльф даже не упал – просел внутрь себя, свалился пыльным мешком у ног Лены и притих. Лена кинулась шуту на грудь, и он обнял ее так нежно и осторожно, словно она была хрупким цветком, а не высокой и солидной женщиной.
