или обглоданный до белой кости, явно человеческий череп — но сознание уже прошло фазовый переход, и такие картины не то, что ужаса — даже брезгливости не вызывали. Сознание людей постепенно отключалось, мозг реагировал только на внешние раздражители, полностью заблокировав все, что исходило изнутри. Пойти помолиться, поесть, попить, сходить в туалет, тут же, из туалета 'в кустиках' не возвращаются. Проверить оружие, и идти дальше. Куда, зачем? Мозг не знает. Мозг видит фигуру в офицерском мундире, и идет за ней, а фигура в мундире идет по карте, и не важно, что карте той три сотни лет, ни одного приметного ориентира не осталось, а все электронные системы нахождения пути еще в базе Нью-Перт вышли из строя. Не важно, что компас не работает, крутит, как ему заблагорассудится, солнца нет, облака одинаково сумрачны все время, и идут все 'на глаз', лишь изредка проверяя верность направления реками. Которые, вроде бы, как всем казалось, текут все еще там, где должны. К счастью, пока еще попадались в основном мелкие, но ближе к цели нужно было пересечь Данаприс, самую крупную из рек этой части континента, но как это сделать — пока еще никто не думал. Потому что не надеялись до этого момента дожить.
Еще день, и еще, и еще, и еще… Двадцать девятого мая — воскресенье. Служба. Последний капеллан, человек с саном, погиб неделю назад, когда неосторожно лег спать, не заметив притаившуюся рядом крысу. Службу провел Эдвард — полковник был еще жив, но за день до этого поцарапался о какой-то куст, и теперь бредил, никого не узнавал, температура подскочила до сорока, но все равно шел вперед сам и отдавал приказы. Всем уже казалось, что и мертвым он не остановится. Семьдесят человек из двенадцати тысяч — каждый двухсотый. Везунчики? Многие из них такими себя не считали, и отдали бы многое, чтоб умереть одними из первых и не идти через весь этот ужас. Но Эдвард их уговаривал держаться. И держался сам — душевно, телесно, и за руку Элис, которая даже тут не забывала, что Господь сотворил женщину, чтоб она была верной поддержкой и опорой своему мужчине. Вчера они поженились. Странная свадьба, в роли священника — афганец раб, в роли колец — свернутые трубочки из условно безопасной травы. Разве что обещание любить друг друга до самой смерти прозвучало со злой иронией. Свадебное путешествие, она же первая брачная ночь — к ближайшему костру, соблюдать 'приличия' в тени, значит точно не дожить до утра. Завтра, если доживут, собирались дать свадебный пир, солдаты подбирали воду и пайки погибших, потому и того, и другого было более чем достаточно. А сегодня служба. Странная и немножко безумная, как и все вокруг, вино и хлеб — сухой концентрат и вода, разве что кресты настоящие, в последнее время люди только на них и надеялись, хватаясь в первую очередь за крест, и только во вторую — за автомат. Это была уже не вера, это было нечто по ту сторону — Папа и Собор святого Петра казались чем-то вроде Ориона и Туманности Андромеды — вроде такое и существует во вселенной, но где-то очень далеко, а крест — он вещественный, он под рукой, его можно пощупать, на него можно понадеяться. Поможет? Вряд ли. Так и остальное все не поможет, а если так — то чем крест хуже? Он хоть красивый. У каждого — свой, по уставу положено только наличие, но его в армии не выдают, кто какой принесет с гражданской службы — у того такой и будет. Все же вещь слишком личная, как звезда Давида у иудеев и две змеи у желтолицых — те тоже со своими символами никогда не расстаются.
На следующее утро полковник умер, и никто не удивился, что Эдвард повел пять десятков человек дальше. Куда? Вперед. Зачем? Умирать. Говорят, когда люди теряют над собой контроль институтов общества, они превращаются в диких зверей, которые убивают, грабят, насилуют, не слушаются никаких авторитетов — так вот, это не правда. Солдаты, которых империя бросила на смерть, продолжали ей служить, даже в безумном походе на север по Мертвым Землям не забывая, что Эдвард — офицер, лорд, дворянин. Казалось бы, сейчас самое время проявится всему самому низшему, тварной природе, животному началу — но нет. Люди оставались людьми, выручали друг друга, помогали, делились последним, прекрасно понимая, что это — не спасение, а оттянутая гибель. На сколько? На минуты. Может часы. Если очень повезет — дни, но это вряд ли, потому что уже на следующее утро их осталось всего тридцать пять, и никто не знал, куда делись остальные. Вроде были, и нет. Но было ядро, которое продолжало удерживать остальных по эту сторону безумия — Эдвард, его жена Элис и Нубил. Капитан и старший сержант поклялись друг другу быть рядом до самой смерти, поклялись самым святым, их любовью, что не бросят друг друга, а раб просто был рядом с хозяином, как положено, до самого конца. И, скорее всего, именно это их и сберегало — судьба уже давно разлучила всех друзей, в отряде не осталось ни единого человека, который знал бы другого, служил бы вместе, и только они втроем продолжали вместе балансировать по нити над ущельем вечной тьмы. В Мертвых Землях сложно было поверить, что где-то там, на небесах, есть рай, куда попадают дыши крещенных праведников… Казалось, что ужас вокруг — нечто вечное и неизменное, оно было всегда, будет до конца эпох, до третьего, последнего, пришествия Иисуса Христа, и когда человек умрет — его душа продолжит безумный поход на север… Неизвестно за чем — единственный человек, который знал конечную цель кровавой авантюры, Эдвард, даже сейчас ее никому не открыл. Не потому, что это было секретом. Вовсе нет. Просто люди ради шли великой цели, а узнай они, что впереди их ждет всего лишь какое-то жалкое невиданное могущество далекой-предалекой Британской империи… То, что в кабинете на базе Нью-Перт вызывало трепет, тут бы не вызвало ничего, кроме брезгливого презрения.
Ближе к полудню — когда облака становятся чуть светлее, чем в остальное время — в отряде началось какое-то странное оживление. Люди выходили из летаргического сна, и, как ни странно, туман в их глазах замещало не отчаяние, а радость. Бодрость. Даже надежда — на то, что вот-вот это все должно закончиться. Не на счастливый финал, просто на финал — какой-нибудь. Солдаты в последний раз проверяли оружие, шутили, травили незатейливые пошловатые армейские анекдоты. Эдвард и Элис держали друг друга за руку, как невинные семнадцатилетние влюбленные на первом свидании, разгоряченные доселе еще невиданным чувством. Все ждали чуда, чуда избавления, и оно настало. Оно пришло из леса — пришло на клыках и на когтях, на рогах и на острых хвостовых опереньях, на жгутах- щупальцах, что уродливо торчали по всему телу — люди так и не поняли, кем было то божье провиденье, что избавляло их от страданий.
Но они были солдатами. А потому сражались. Как умели, как их учили, удерживая строй, отступая, прикрывая друг друга, ведя круговую оборону. В центре — офицеры, их задача в боевом столкновении — отдавать приказы. Первый эшелон, второй, плазменные пушки, с глухим шлепком выпускающие пучки раскаленных ионизированных газов. Подствольные гранатометы, огнеметы, лучи боевых ГКРов, генераторов когерентного излучения высокой мощности, в сфокусированном режиме, в режиме широкого луча. Пластиковые ножи конструкции Гордона и Клейна, оружие ближнего боя, индивидуальной защиты и последнего рубежа — Британия никогда не скупилась на вооружение своей армии. Со времен Вильгельма Великого, даже нет, раньше — с тех времен, когда римляне безуспешно штурмовали туманные берега, со времен Беовульфа и Артура Святого, армия Британии была лучшей, вера британцев — крепка, а их храбрость в сражениях с татарами за земли франков вошла в легенды. И теперь они показали себя во всей красе. Невиданные чудовища — Эдвард даже толком не смог их рассмотреть, лишь обрывочные картинки — шли волной, рвали, кусали, дробили, кололи, травили ядом. Прокусывали доспехи, вдавливали ребра в сердце, ломали позвоночники, сворачивали шеи, но даже умирая, даже погибая в муках, солдаты Его Величества не посрамили свою честь. Последний бой — самый красивый и достойный бой в их жизни, за каждого убитого они отправляли на тот свет одну тварь, и, хоть кольцо вокруг Эдварда и Элис редело, они не могли не восхититься доблестью своих спутников, которых даже не знали по имени. Муж и жена, капитан и старший сержант, они даже в этот час были вместе, ожидая, пока остальные падут, чтоб рука об руку встретить смерть в бою. Рядом не было лишь верного Нубила — Эдвард вытолкнул его подальше в начале боя, в сторону, противоположную той, откуда пришли чудовища, мечтая, чтоб раб выжил и оказал им с Элис последние почести, похоронив по христианскому обычаю. Рядом. Навека.
Тридцать человек. Двадцать. Пятнадцать. Десять. Последний бой, последняя жертва, последняя слава, за которую не дадут орден и про которую никогда не узнают родные. Ряды редеют, и вот уже капитан берется за оружие, чувствуя, как его руку крепко сжимает дорогая сердцу рука.
— Я люблю тебя, Эдвард Гамильтон, — беззвучно произносят губы, которым уже никогда не узнать сладости поцелуев.
— Я тоже люблю тебя, Элис Кроуфорд, — такой же беззвучный ответ.
И вот они наедине. Спина к спине. Вроде бы рядом еще кто-то — два, три солдата? А может и нет? Может, это миражи воспаленного воображения, мир вокруг не воспринимается как реальность. Эдвард знает только одно — Элис рядом, за спиной, с оружием в руках, и если он хочет, чтоб она жила — он должен сражаться. Глаза заливает пот, руки в крови, не своей, товарищей, но это уже не играет роли. Боль в груди
