присутствовавших был ещё молчаливый лейтенант-француз - обнаружили себя стоящими на небольшой, почти открытой солнечной поляне, посреди которой росла высокая и крепкая берёза с густой зелёной кроной.
- Чем не Уэльс? - сказал Эдуард Маршалл, отдуваясь.
Кэптен Барридж оглянулся назад. Если б не густые заросли, он бы мог увидеть почти всю бухту, исключая её восточную часть, но взору были доступны только оба входных мыса, переходящие в покатые холмы, покрытые тёмно-зелёным бархатом леса.
- Уэльс... - хмыкнул Барридж. - В Уэльсе нет джунглей. Вот вам и Сибирь, чтоб ей провалиться... Если вы имеете в виду конкретно эту поляну, господа, а не всю дикую чащу, то лично мне она по душе. Надеюсь, нет возражений -
Под срезанным возле самой берёзы слоем дёрна обнажилась коричневая глинистая земля пополам с крепкими узловатыми корнями, а ещё через пол-ярда пошли крупные камни, и потому пришлось пустить в ход кайлы. Всё время, покуда матросы, молча сопя, долбили и отбрасывали в сторону грунт, офицеры стояли поодаль, слушая слова молитв, которыми священники провожали усопших в последний путь. Звучали слова по-английски и по-французски, а порой оба капеллана, не сговариваясь, переходили на латынь. Зашитые в парусину тела лежали тут же, и адмиральский гроб находился на правом фланге скорбного ряда. Молитва кончилась несколько раньше, чем была выкопана яма для погребения адмирала; не знающие, куда себя деть, офицеры стояли и угрюмо смотрели на будущие могилы, непрестанно отмахиваясь от надоедавших мошек. Наконец, они были готовы; проведя под гроб линьки, офицеры с матросами, кряхтя, опустили его вниз. Последнее напутствие капеллана Хьюма - и по крышке застучали комья земли.
Больше всего Барриджу сейчас хотелось остаться одному. Он тупо глядел в зарываемую яму и думал о смысле всего происходящего - об их походе, о неудавшемся штурме... о войне - конкретно этой и войне вообще; зачем всё это - рождение, радости жизни, перемежаемые страданиями, все эти амбиции, устремления, досадные поражения и маленькие победы... если в конце всё равно ждет такая вот яма... хорошо ещё, если в уютном церковном дворике около родного дома и с памятной плитой. А если вот так же, в глухой далёкой бухте, пусть даже такой красивой, как эта - красивой и, можно смело сказать, неповторимой? Хотя - какая разница, где. Может, и в открытом море, ибо никому не известна судьба моряка... Будет ли ему всё равно там, за той чертой, где уставшая душа отделяется от истерзанного тела и живёт своей дальнейшей, неведомой жизнью? Что чувствовал его старый друг-адмирал в тот момент, когда пуля пробивала его грудь, когда он падал на палубу, роняя дымящийся пистолет, когда видел вокруг себя склонившихся офицеров и заботливое лицо беспрестанно молящегося капеллана? О чём он хотел сказать, но предпочёл умолчать? В том, что Прайс так и не сказал последних слов, Барридж не сомневался. Ему непременно было что сказать, но... Или он сказал, да просто никто не понял?
А ещё Барридж подумал о том, что будет. Теперь всё пойдёт по-другому, до самого конца кампании. Командовать им, кэптеном Барриджем, отныне станет сэр Фредерик Уильям Эрскин Николсон, и сулит это вовсе не добрые надежды, а сущую неизвестность...
- Джордж, - обратился Барридж к Палмеру. - Прошу вас извинить меня, но я поручаю вам отправиться на ту сторону мыса. К речушке... разведайте место, и немедля возвращайтесь. Возьмите двух матросов и ружья. На карте показано два ручья; думаю, южный окажется более полноводным. Ступайте, Джордж.
Палмер кивнул 'да, сэр' и выбрал двух моряков поздоровее - Кэллэгэна и Маркса. Взяв штуцеры, они двинулись через мыс, благо уже не нужно было подниматься в гору, и заросли были не столь густы. Во всяком случае, пока им пришлось идти меж берёзовых стволов, удивляющих своей причудливой формой, шиповник почти закончился, и двигаться мешала только необычайно высокая густая трава с редким кустарником. По пути в изобилии попадались огромные грибы с жёлто-коричневыми шляпками и красивые ярко-оранжевые лилии. Затем они начали спускаться к самому берегу с южной стороны мыса, и здесь кортик пригодился вновь. Джон Маркс отчаянно ругался, споткнувшись и угодив в невиданной величины муравейник; второй матрос с интересом крутил головой в обе стороны и всё время с наслаждением нюхал воздух.
Перед ними открылась небольшая бухточка, которую можно было бы даже назвать обширной заводью. Чуть левее высилась довольно высокая почти коническая гора, а за ней - большая сопка, вершина которой была срезана, словно исполинским ножом. Холмы громоздились друг на друга и сползали своими зарослями прямо к воде; в южной части заводи угадывалась низина, где примерно в двух с половиной кабельтовых к югу от мыса карта обещала две речушки. Разведчики пошли по самому берегу и через сотню ярдов наткнулись на внушительную кучу выпотрошенной рыбы. Рыба выглядела весьма странно - крупные красные и лиловые тела с крутыми горбами и зелёными головами; верхние челюсти каждой рыбины, усеянные множеством острых зубов, были причудливо изогнуты и придавали головам хищное выражение. Над кучей вился гудящий рой огромных золотисто-зелёных мух, они буквально облепили кучу, но зловония не ощущалось. Джо Кэллэген не поленился отогнать мух и разглядеть рыбу поближе.
- Странная она, эта рыба, никогда такой не видел! Не знаете ли вы, что это за рыба, сэр?
Палмер пожал плечами и едва собрался ответить, что, во-первых, и сам понятия не имеет, а во- вторых, куча свежей поротой рыбы, несомненно, свидетельствует о близости каких-то людей, и следует быть настороже, как вдруг из прибрежных кустов - густых зарослей лопухов, осоки и ольшаника - раздался хриплый голос на хорошем английском языке, но с еле уловимым французским прононсом:
- Не стреляйте! Прошу вас, сэр, не стреляйте! Мы безоружны и выхожим!
Прежде всего, Палмер попросил американцев провести их к ручью. По пути Нэш и Тони (так янки представились Палмеру) вкратце рассказали свою нехитрую историю.
На шхуне кормили отвратительно, мастер и чиф-мэйт101 раздавали зуботычины направо-налево (в доказательство Тони тут же предъявил щербатый рот), а с добычей не повезло - ворвани102 взяли очень мало, так что обещанный куш не светил. Поэтому двое из команды, недолго думая, просто сбежали с китобойца под самый конец краткой стоянки в Петропавловске. Зиму провели в городе среди русских, весной и летом участвовали в постройке батарей, так что легко могут описать всю систему обороны порта и даже сделать абрис. Потом нанялись матросами на зашедший американский бриг 'Noble', чей шкипер послал их сюда на лесозаготовки. Да, слышали стрельбу, и неоднократно, но по причине своей отдалённости справедливо решили, что их пока это не касается. Попутно наловили сетью рыбы, но вялить её было лень, а сегодня увидели вошедший в бухту пароход. Следили из-за кустов, а когда услышали английскую речь, после краткого совещания открылись и заявили о себе...
- Эта рыба называется авача, король лососей, а вот это - кижуч, - сказал Нэш. - Её тут много, можно бреднем черпать, а можно прямо ногами из речки выбрасывать ...
- В городе есть целый склад копчёной рыбы, там все запасы русских на зиму, а возле него - батарея из пяти пушек, правда, недостроенная, а от неё ведет дорога прямо в город, под холмом, - беспрестанно тараторил тщедушный Тони.
Нэш показался Палмеру весьма подозрительным. Бегающие бесцветные глаза на скуластом небритом лице, кривые тонкие губы и выдающийся далеко вперёд узкий подбородок; среди чёрных косм в правом ухе блестит толстая серебряная серьга, и потом - эта чересчур уж активная жестикуляция, явно напускная подобострастность и учтивость, похоже, призванная скрыть некие иные черты характера... Скользкий какой-то. Плюс этот жуткий багровый шрам на левой щеке. Людей такого типа лейтенант всегда находил для себя неприятными. А что, если американцы ведут двойную игру? Впрочем, его долг - доставить неожиданных информаторов к своему флаг-капитану и дальше к мистеру Николсону, а там уж им решать.
Первый ручей, как и ожидалось, оказался недостаточно глубоким и широким. Чтобы набрать здесь воды для всей эскадры, придётся провозиться дня два, а вот следующий подойдёт как нельзя лучше. Убедившись, что подойти на шлюпках будет несложно, Палмер приказал пуститься в обратный путь.
Когда разведчики и янки вернулись к месту погребения, они обнаружили насыпанный под берёзой свежий холмик, аккуратно устланный дёрном, а в десяти ярдах - ещё один, побольше. Матросы как раз заканчивали с ним. Оставив американцев в стороне, Палмер подошёл к Барриджу и с минуту что-то негромко ему говорил. Барридж несколько раз кивнул, слушая лейтенанта и рассматривая издали незнакомцев, потом
