если я позвоню, то примет не сегодня-завтра.
– Звони.
Священник меланхолично вытянул из-под рясы «сотовик» «Nokia», игнорируя лежащий рядом на столике домашний телефонный аппарат, и, быстро набрав номер, после короткой паузы провещал в трубку:
– А, привет, дочь моя. Будь добра, благоволи позвать к трубочке Ивана Израилевича. Ну да. Кто говорит? Скажи ему, что говорит отец Велимир из Воздвиженского собора. Вот именно. Да поживее, дочь моя, благо душа алчет услышать, что ответит мне благородный целитель на скорбь мою.
Бесспорно, в иной ситуации буффонада неунывающего отца Велимира вызвала бы как минимум улыбки на устах свидетелей этого забавного разговора, но сейчас Наташа каким-то деревянным движением, так не идущим к ее стройной, легкой, изящной фигуре, повернулась к Владу и произнесла:
– А я вспомнила этого Панитаиди. Он приезжал к нам в прошлом году как раз перед кризисом. Такой маленький, черный, похож на грузина, носатый.
– Иван Израилич? – заорал в трубку отец Велимир. – Шолом алейхем, дорогой! А что голос такой сумбурный? Маца, что ли, кончилась? Шутка, шутка. У тебя как сейчас со временем? Туго? Ну ладно тебе. Тут нужно поправить нос одному молодому человеку, попортили ему. Такая вот хава нагила получается. Нет, он не мой прихожанин...
– Я не знаю... – тем временем говорила Наташа, – он, конечно, обращал на меня внимание, но не так, как, скажем, на Олю Любимову.
– А где сейчас эта Оля?
– Она уехала по контракту... в Грецию. – Наташа выговорила это и осеклась, а потом нерешительно взглянула на Свиридова и медленно выговорила, все так же не сводя с него тревожных темно-синих глаз: – Володя, ты что, думаешь... она...
– Я ничего не исключаю, – ответил он. – Ничего.
– Ну все, прекрасно, договорились, – добродушно проскрежетал в трубку Фокин, оживленно жестикулируя, – мое тебе отеческое благословение, сын мо... А-а-а-а, ты же другого, значится, вероисповедания... что-то я запамятовал. Ну, тогда передавай привет ребе Герш-Меиру... как его... Ройтману. Когда заглянешь к нему в синагогу, в смысле. Ну да. Спасибо... Ну, счастливо.
– Ну что? – спросил Влад с ироничной усмешкой.
– Завтра в полдень подъехать к нему в клинику. Все сделает, и недорого, все-таки я ему оказывал неплохие услуги в свое время и еще могу быть полезен.
– Ну и артист ты, Афоня, – сказал Свиридов и отшвырнул в сторону ожесточенно мусолящего штанину его брюк Наполеона. – Просто иногда зависть берет.
Тот долго и пристально смотрел на серьезное и печальное лицо Свиридова с горько скривившимся уголком рта, потом тяжело хлопнул его по плечу и произнес:
– Все будет хорошо, Влад. У тебя всегда была интуиция... лучшая даже в «Капелле»... Неужели она не говорит тебе, что и с Илюхой, и с Наташкой все будет замечательно.
– Если так и произойдет, то я приду к вам на исповедь, святой отец, – внезапно произнесла Наташа.
Тот самодовольно ухмыльнулся, и в этот момент Влад добавил неподражаемым тоном, каким слова Фрунзика Мкртчяна касательно калыма за невесту: «Двадцать баранов, холодильник финский и бесплатная путевка» – дополняет Владимир Этуш: «В Сибирь»:
– Вместе с Илюхой.
Глава 11
УМЕРЕТЬ И ВЕРНУТЬСЯ
Прием, организованный Лукинским по поводу приезда его греческих партнеров, был действительно великолепен. У Михаила Борисовича был определенно некий дар из любого события в своей жизни устраивать искрящийся роскошный фейерверк. Здесь было все – столы, ломящиеся от изысканных яств и уставленные бутылками с дорогими коньяками, винами, лучшей водкой, шампанским и всем, что ни пожелает душа. Здесь были умопомрачительно красивые девушки из «Сапфо» в элегантных облегающих платьях, здесь была вся городская элита – молодые коммерсанты, уцелевшие в шквале кризиса, представители правительства и администрации области, несколько звезд эстрады федерального масштаба, приехавших по личному приглашению Лукинского.
Наконец, была группа высшего духовенства – митрополит Феофил с ближайшими сподвижниками, в число коих входил и отец Велимир.
Великолепное действо началось в пять вечера, и программа его была рассчитана на шесть часов как минимум. Ангажированный для того крупнейший ночной клуб города «Менестрель», в котором Лукинский был одним из совладельцев, заливала иллюминация, на входе стояли целые косяки невозмутимых плечистых ребят, некоторые из коих, очевидно, самые продвинутые, по торжественному случаю были приодеты в смокинги. Впрочем, и остальные тоже не были обижены – в строгих черных костюмах и черных стильных туфлях с лаковым верхом.
Среди них наметанный глаз Влада выделил начальника охраны Лукинского, того самого Келлера, что провожал его с Архипом до покоев своего хозяина.
Он стоял между двумя мрачного вида здоровенными парнями и что-то быстро им говорил. Увидев Свиридова, он на секунду замолчал, потом кивнул ему и продолжил инструктирование своих подчиненных.
Заметил, паразит, подумал Влад. Хороший, однако, глаз у этого Келлера, сразу признал, даром что видел только мельком, да и не похож он, Свиридов, на того смертельно усталого, грязного и запыленного парня, что приходил вчера рано утром в загородный дом Лукинского.
Днем он отвез в клинику доктора Русского брата Илью, а потом готовился к сегодняшним эксцессам. А в том, что скорые события сегодняшнего вечера можно будет поименовать вот так, без кривотолков и компромиссов с совестью, он совершенно не сомневался.
Вечер не может не быть веселым и содержательным. Об этом уже позаботились многие.
Слишком многие.
– Ты сегодня великолепна, – шепнул он Наташе, когда она в стайке красавиц «Сапфо» прошелестела мимо него. – Ты сегодня будешь королевой.
– Да, – сдержанно улыбнувшись, ответила она, – а вон мой король.
Он посмотрел по направлению ее взгляда и увидел Гапоненкова, стильно причесанного, в изысканном белом костюме, выделявшемся на фоне черных смокингов большинства присутствующих мужчин.
– Ведь правда, он очень красивый? – вызывающе спросила она.
– Да, – коротко ответил Влад и отвернулся. – А кто это с ним... такое откровенное лицо кавказской национальности. Уж его-то сложно назвать красивым.
– А, – рассеянно произнесла она, – это тот самый милый грек, чей замечательный диалог с Алексеем Алексеевичем я вчера слышала. Наверно, уже приобрел меня... по дешевке.
– А, Панитаиди? Я так и думал.
– Умничка! – прощебетала она и легко царапнула его по щеке мизинцем. – Все бы были такие понятливые, тогда и Восьмое марта не надо было бы придумывать... и так все было бы прекрасно... да?
Ну не может так вести себя нормальный человек в подобных обстоятельствах!
– Ты что, нюхала «кокс», что ли? – вкрадчиво спросил Свиридов, и в его взгляде затеплилось нечто похожее на ненависть. Ни больше ни меньше.
Глупая баба, да что же это она творит, мать ее, мелькнуло в мозгу... ну неужели нельзя подождать конца всего этого кошмара, чтобы потом и обнюхаться, и пустить по вене какую-нибудь дорогую элитную дурь... а потом свалиться в объятия к какому-нибудь ублюдку и подохнуть там от апокалиптического оргазма, усугубленного наркотическим экстазом?..
Неужели так сложно подождать?
– Как это ты определил? – шепнула она и, глупо махнув ему тремя пальцами левой руки, пробормотала: – Ну... мне пора.
– К кому тебя приставили? – резко спросил он.
– А ты сам догадайся. Ну... все!
Она упорхнула, а он растерянно – в «Капелле» отчислили бы за одно выражение лица, а уже
