– И чего же ты тогда, зная, что тебе надо срочно сваливать...
– А я тоже люблю совмещать приятное с полезным, – перебил Свиридова Афанасий. – А если серьезно – я услышал, что кто-то находится за дверью, и подумал, что неплохо было бы сыграть роль любящего мужа. А под подушкой у меня был пистолет, и, когда ты купился...
– А, ты видел мое отражение в зеркале трельяжа? – улыбнулся Владимир. – Вернее, мой силуэт. Я-то подумал, что ты слишком увлечен процессом, чтобы примечать такую мелочь, как наличие в доме третьего – в смысле живого – лица. Оказалось, я ошибся. Кстати, а как ты ушел из этой квартиры?
– С лоджии по стальному тросику, катушка которого находилась у меня в пряжке ремня. Зацепился крюком фиксатора за решетку и сбежал по стене... Помнишь, как Весельчак в «Гостье из будущего»? – улыбнулся Фокин. – «Капелловское» снаряжение, чего тебе объяснять...
– А та баба, которая была с Теплаковым... она не припомнит, что ты был в квартире?
– Не припомнит. Я ей немного приложил на память... для ума, не повредит, как говорится. Хорошо, что она вот сейчас хотя бы имя свое вспомнит.
– То ли Катя, то ли Лариса, – засмеялся Свиридов. – Ладно, с этим разобрались. Что будем делать дальше? Боюсь, что тебе находиться в Москве больше нельзя, потому как... сам понимаешь, этот эфэсбэшник может тебя достать, и тогда нам обоим не поздоровится. Ты же убрал его человека, и он это наверняка знает и сообщит кому следует, и тогда тайна смерти Рябинина станет, мягко говоря, секретом Полишинеля.
– Что-что? – переспросил Фокин. – Чьим секретом, Вовка?
– Это так называют секрет, который всем известен, – пояснил Владимир. – Полишинель – это такое комическое лицо средневекового французского театра... нечто вроде русского Петрушки. Ты на него, кстати, изрядно смахиваешь.
– М-м-м, – Фокин почесал лоб, а потом сокрушенно признался: – Честно говоря, о том, что делать дальше, я имею ровно столько же понятия, как об этом твоем дурацком Полишинеле. Башка трещит. Раньше никогда не болела. Ничего толком сообразить пока не удается. Старею, наверно.
– Ладно, будет видно. Но тебе, Афоня, – Свиридов покачал головой, – тебе надо в самом скором времени покинуть Москву. А лучше и Россию. Деньги у тебя есть, так что езжай-ка ты, братец, проветрись.
– А ты?
– А что я? – пожал плечами Свиридов.
– Ты же сам говорил, что в этом деле мы с тобой повязаны. Что тот важный ублюдок, который знает меня по «Капелле», может знать и тебя. И ведь могут вычислить, что во всем этом деле ты покрывал мои грешки, так что могут и притянуть к ответу. А ответ за все это сам знаешь – завизируют тебе росчерком во лбу поездку на кладбище. – Фокин покачал головой. – Так что не валяй дурака... поехали со мной. Тем более что у тебя через два дня день рождения. Отметим его где-нибудь на Лазурном берегу... Чем плохо?
– А если что, и останемся там навсегда, – тихо сказал Владимир и криво усмехнулся одними уголками губ, вспомнив вчерашние пьяные слова Ани, которые удивительным образом перекликались с сегодняшними предложениями Фокина: «Уедем... навсегда. А Сергею я потом напишу... все объясню...»
– Ты что? – спросил Фокин и посмотрел на задумавшегося друга. – Что с тобой, Вован?
– Ничего, – ответил Свиридов. – Но ты прав. Мы не можем больше находиться здесь. Надо сказать, это достижение: пробыть в Москве всего лишь двое суток и уже умудриться нажить себе геморрой в виде необходимости срочно отсюда сваливать в любом направлении, за исключением востока: Колыма открыта, но нам туда не надо.
– И за исключением севера, – добавил Фокин, – что нам там делать, на полюсе-то? Разве что моржей да тюленей хреном глушить.
– А на юге я знаю только Афган да Чечню, – жестко добавил Свиридов. – Так что сам понимаешь, как тесен для нас мир, особенно если хорошо выпить и не употреблять при этом кокаина или галлюциногенов.
– Скажешь тоже, – обиженно протянул выпивоха-ортодокс Фокин, который не признавал никаких иных способов отравления организма, кроме алкоголя. – Еще не хватало жабать всякую дурь.
– Ладно, я ведь на работе, – спохватился Свиридов, – и ты, кстати, тоже. Андрея Васильевича Чечеткина на твое место, насколько я знаю, еще никто не утверждал, так что...
– А что, это он сейчас начальник службы безопасности? – усмехнулся Фокин. – Значит, я вчера обидел своего временного преемника?
– Ну и что? Ничего с ним не случилось, я сам доволок его до клуба и там сдал на поруки его же ребятам. Вероятно, они быстро привели его в чувство, потому что, насколько я знаю, в больницу его отправлять не стали. Вероятно, очухался.
– Или окочурился, – мрачно выговорил Фокин, – я же его в полную силу ударил, мог и череп проломить. Ему повезло, что я его хорошо знаю и в принципе держу за неплохого парня. Был бы чужой, не знаю... убил бы и не успел бы об этом пожалеть.
В дверь постучали.
– Войдите, – повысил голос Свиридов.
– Анна Михайловна просит вас зайти к ней, – просунув голову в приоткрытую дверь, сообщила горничная. Та самая, что накануне пыталась успокоить едва не впавшую в истерику Аню. – И вас, Афанасий Сергеевич. Она узнала, что вы нашлись, и хочет вас видеть.
– М-м-м, – пробормотал Фокин, видевший эту почтенную даму впервые в своей короткой тридцатичетырехлетней жизни. – А откуда эта старая мымра меня знает, а, Вован?
– Да тебя все знают, Афоня, – махнул рукой Свиридов, – пол-Москвы, я так думаю. А эта мымра тебя знает по той простой причине, что точно так же работает у Коваленко, как и ты. Пойдем.
Глава 8
Аня уже привела себя в порядок после вчерашнего банкета. Она сидела в полном одиночестве в огромной гостиной и завтракала – если так можно назвать трапезу в два часа дня. Тут же были поставлены два прибора – как можно было предположить с большой степенью вероятности, для Свиридова и Фокина.
– Рада вас видеть, – негромко сказала она, когда друзья уселись за стол, и Фокин, дружески ей улыбнувшись, начал меланхолично уничтожать содержимое своей тарелки. Свиридов покрутил в руках вилку и ложку, после чего окунул последнюю в замысловатого янтарно-желтого цвета похлебку, испускавшую, впрочем, весьма аппетитный запах, и выжидательно посмотрел на Аню.
– Как самочувствие? – весело спросил он.
Она пожала плечами и почему-то подняла одну бровь, словно не ожидала такого, в общем-то естественного после бурно проведенной ночи вопроса.
– Афанасий, а что у тебя с лицом? – наконец подала она голос.
– Это он в канаву упал, – ответил за увлеченного пожиранием комплексного завтрака-обеда друга Свиридов и положил себе на тарелку ложку какого-то экзотического салата, пестрого, как политическая карта мира.
– Я тебе сейчас дам «в канаву...» – невнятно прошамкал Афанасий.
– Афанасий, ты еще не рассказал, что произошло... – сказала Аня.
– Ничего, – ответил Афоня. – Просто после этого завтрака... м-м-м... обеда мы с Владимиром улетаем из Москвы.
Аня отставила от себя чашечку кофе и недоуменно посмотрела на Свиридова. Потом перевела взгляд на вновь активно заработавшего челюстями Фокина и спросила:
– Улетаете из Москвы? Куда?
– Куда быстрее всего купить билеты, – досадливо покосившись на Афанасия, отрывисто бросил Свиридов.
– Но для чего?
– Мне срочно требуется перемена климата, – ответил теперь уже Фокин, – по состоянию здоровья. А Володя как преданный друг будет сопровождать меня.
– Дело ваше, – спокойно сказала Аня. – Только для этого необходимо разорвать контракт с моим мужем.
