я надеюсь, она станет хорошим человеком.
Вспомнит ли она обо мне когда-нибудь?'.
После этих кратких фраз я несколько минут сидела, не в состоянии читать дальше, машинально поглаживая листы бумаги. В голове не укладывалось. Я всегда считала, что дед меня не замечал, воспринимал как маленькую проблему, и даже подумать не могла, что он наблюдал за мной. Заботился и переживал о моем будущем. Наконец, взяв себя в руки (подумать об этом я успею потом), я добралась до первого упоминания о загадке дома.
'15 июля. Сегодня я встретил старого друга Уильяма Уотсона. Он очень изменился с университетских годов, стал ворчливее и осторожней. Хе-хе, он даже побледнел, когда узнал о моем желании оставить фамилию. Кажется, Уотсон панически боится одиночества. Впрочем, он всегда любил шумные компании.
Вилли рассказал мне странную историю. Незадолго до нашей встречи он навещал племянницу в Розовой Заводи (не забыть посмотреть, где это находится!) и ему приглянулся старинный заброшенный особняк. Однако, не пробыв там и полдня, он стал чувствовать себя опустошенным, мрачная атмосфера дома давила на него, и, несмотря на то, что его сопровождал человек мэра, Уотсон поспешил покинуть негостеприимное место.
После рассказа я посмеялся над его страхом, и предложил побывать там вместе, но друг наотрез отказался. По-моему, этот дом напугал Вилли гораздо больше, чем встреча с разъяренным гризли в походе на втором курсе.
Хм, может, мне стоит туда съездить?'
Я пропустила несколько записей, испещренных цифрами — это были финансовые вычисления, без каких-либо приписок. Дед готовился покинуть семью, и не собирался оставлять детям завал работы. Но после цифр он писал в основном об особняке и о впечатлении о Розовой Заводи и ее жителях.
'23 июля. Закончив все дела по передаче прав Главы, я приехал в Розаводь. Городок небольшой, тихий. Я снял небольшую комнату в центре города. Пока не хочу афишировать желание купить особняк. Думаю, мне стоит узнать больше об этом месте.
Хозяйка гостиницы, где я живу, милая пожилая женщина. Она не верит сплетням, и, узнав мою фамилию, обещала не болтать. Правда, уверен, что журналисты все равно пронюхают, куда я делся'.
'30 июля. Дом действительно мрачен. Я приезжаю сюда целую неделю и не могу отделаться от чувства, что за мной наблюдают. Нет, не папарацци — для них есть более лакомые кусочки в Токае. Но стоит мне приблизиться к особняку, как по коже начинают бегать мурашки. Может, Уотсон все-таки был прав?
Но мне терять нечего. Возможно, это будет последняя загадка, с которой я столкнусь в своей жизни?'
Дальше шло довольно много заметок о доме. Они были вырезаны из газет и вклеены на страницы дневника. Я пробежалась по заголовкам: 'Призрак у старых качелей', 'Кто плачет на заброшенной могиле?', 'Неожиданная смерть. Проклятие действует?' — и ряд других не менее жизнеутверждающих названий. Но не в том дело. Сам того не зная, дед дал нам подсказки, где искать ключи. Ведь наверняка дом хранит свои тайны. А чем больше странностей происходит с местом, тем вероятнее оно окажется нужным.
После вырезок, которые я собиралась изучить с особой тщательностью, в обществе Югаты и Кагэ, осталось всего две записи. Я догадывалась почему, и оглянулась на дом. В кухне что-то шипело, но ребят не было видно. Хорошо. Мне бы хотелось побыть в одиночестве.
'10 августа. Очередной приступ. Повезло, что я был в гостях у своего приятеля-часовщика, и он довез меня до больницы. Врач сказал, мне осталось не больше месяца. Но я знаю, что мое время закончится намного быстрее. Быстрее, чем Шо починит часы, которые я отдал ему сегодня.
Когда он подвозил меня, то спросил, зачем я купил проклятый дом. Шо не верит в легенды, но признает, что в них может быть доля правды. Я не знал, как объяснить ему. Но я почувствовал, что моей фамилии он понравится. Пусть это будет прощальный подарок и извинение за все те годы, которые я потратил на работу, а не семью. Завещание оформлено, я попросил адвоката не показывать его раньше, чем Асаяке будет готова.
Захочет ли она жить здесь? Мне кажется, ее душа полюбит это место. Но для этого она должна быть свободна'.
'12 августа. Все верно. Внутри дом еще страшнее, чем снаружи. Но почему-то в нем я чувствую себя уютно. Он не пустой, как говорят. Живущая здесь кошка с самого первого дня не отходит от меня ни на шаг. Даже сейчас она лежит на моих коленях и мурлычет. Это приятно. Я так давно не чувствовал обычного тепла. Боль, терзающая меня три года, утихает.
Все дела сделаны. Я слышу, как замедляется ход часов в гостиной. Надо бы их завести.
Но я так устал. И наконец, могу отдохнуть…'
На этом записи заканчивались. Дед умер той ночью. Теперь я понимала, что не дом убил его — в записях явно проскальзывало упоминание о долгой и тяжелой болезни. Может, у деда был рак или больное сердце. Я пообещала себе, что как только смогу, передам дневник брату. Шуно найдет лечащего врача Хасу, и мы сможем до конца восстановить картину.
Но сейчас я не хотела никуда идти или звонить. Я сидела на скамейке, глядя в пустоту, и переживала все, что узнала. Было печально. Не больно, а неимоверно грустно, и хотелось плакать. Но рыданий не было. Просто катились слезы.
Спустя полчаса я успокоилась достаточно, чтобы вернуться в дом. Я знала, что парни несколько раз выглядывали, но не позвали меня, и была благодарна за понимание. Мне было необходимо побыть одной.
Когда я вошла, на кухне царила противоестественная тишина. То есть Кагэ с недовольным видом что-то помешивал в кастрюле, а Югата меланхолично чистил картошку. Друг на друга парни не смотрели. Но в воздухе явно витало напряжение.
— Что случилось? — спросила я, мельком косясь на отполированную сковороду. Однако покраснения носа и глаз не обнаружила.
— Ничего, — пожал плечами адвокат, начиная мелко резать овощи.
— Ничего?! — аж взвился смотритель. Я впервые видела его таким нервным. Парень повернулся к Югате и, обвиняя, ткнул в него половником. — Он наступил мне на хвост! — по слогам сказал он. — А потом мне пришлось отсиживаться под столом, под скатертью, пока Мэй не соизволила уйти.
— А как бы я иначе объяснил появление огромного кота на кухне? — адвокат был само спокойствие. У меня даже возникло ощущение, что наступив на хвост оборотню, он чувствовал не угрызения совести, а некоторое глубокое моральное удовлетворение. Сказать по правде, иногда мне тоже ужасно хотелось заехать Кагэ по уху, за все подначки.
— Я мог перекинуться.
— И остаться в неглиже?
Смотритель замер на вздохе, проглотив готовую сорваться с языка фразу. Выдохнул.
— Хорошо. Но в любом случае, предупреждать о визите чужих людей можно как-то иначе. Знаешь, как хвост болит? — пожаловался он, проведя рукой ниже спины, где теоретически мог быть хвост.
Я не удержалась и хихикнула.
— А зачем ты вообще превращался в кота? — спросила я, кладя дневник на стол и придвигая к себе миску с морковью. Я пришла к концу готовки, и осталось совсем немного овощей, которые надо было порезать. Югата вежливо уступил мне доску и нож, а сам занял место рядом с Кагэ, чтобы приготовить тушеные овощи.
— Проверял территорию. Сегодня люди Кенрёку не появлялись, но я решил подстраховаться. Никогда не знаешь, какую пакость они выкинут. Да и от нашей русалки давно ничего не слышно.
— И? Обнаружил что-нибудь?
— Как бы сказать, — Кагэ почесал встрепанную макушку, и Югата в возмущении шарахнулся от него в сторону, потирая нос. Не удержался и чихнул.
— Будь здоров, — хором сказали мы с оборотнем. Адвокат укоризненно посмотрел на смотрителя и на всякий случай отодвинулся от него еще на шаг. Теперь готовить ему было неудобно, зато наверняка
