свойственно любым воинским подразделениям, действующим самостоятельно, но иногда мне казалось, что подводники в Тринкомали чрезмерно заносчивы. Конечно, мы общались и иногда даже проводили время вместе с представителями других родов войск, но в целом держались обособленно. Из всего контингента базы в те дни, по сути, только мы периодически прощались с Тринко и исчезали на три-четыре недели. Нас не могло не радовать то, что информация о наших достижениях часто попадала в официальные сводки. Как я уже заметил, боевые действия на море связаны с сухопутными операциями, и у нас не было повода считать, что мы ведем собственную войну.
С другой стороны, английская печать упорно игнорировала события, происходящие в Бирме. Это задевало за живое участников боевых действий. Они не заслуживали подобного безразличия. Конечно, по большому счету солдату безразлично, пишут о нем в газетах или нет, но сознание того, что ты участвуешь во второразрядной войне, к которой ни у кого нет интереса, действовало деморализующе. В конце концов солдаты забытой армии стали отправлять на родину письма, полные негодования. Тогда о войне в Бирме вспомнили все газеты. Появились многочисленные статьи с цитатами из солдатских писем, хотя публикаций, касающихся собственно боевых действий, по-прежнему почти не было. Английскую публику интересовали не бирманские события, а возникший вокруг них скандал.
Подводникам в этом отношении повезло больше. Наши скромные успехи неизменно фигурировали в сообщениях информационных агентств и придавали романтический ореол, когда мы возвращались в гавань с развевающимся на ветру «Веселым Роджером». На берегу нам прощали многие прегрешения. В море, сражаясь с эсминцами, моряки помнили, что впереди их ждет двухнедельный отдых в гавани плюс десятидневный отпуск, положенный после каждого боевого патрулирования. Подводникам предоставляли дополнительное питание и фруктовые соки. Еще одним преимуществом было то, что подводные лодки самое большее через каждые восемнадцать месяцев должны были возвращаться в Англию для переоборудования, в то время как линейные корабли и крейсера оставались в строю по два-три года. Тем временем война набирала обороты. В Европе готовилось вторжение на материк. Адмирал Маунтбеттен терпеливо ожидал подкрепления.
Бомбардировщики «В-24» начали бомбить Сингапур, Пинанг и Рангун. Истребители дальнего радиуса действия уничтожали хорошо замаскированные каботажные суда у Андаманских островов, которые перевозили продовольствие и боеприпасы для японской армии. Флотилия авианосцев становилась все более внушительной. Парк авиации ВМС пополнился новым истребителем «корсар». Одна британская флотилия подводных лодок покинула Тринкомали и отправилась в Австралию, чтобы препятствовать морским перевозкам в Яванском море. Штаб в Канди руководил действиями союзных сил на вражеской территории. Постепенно японцы сдавали свои позиции в регионе.
Активно работала разведка. Вот только пленных было мало. Армия подбирала раненых японцев в Бирме, подводники снимали яванцев и малайцев с джонок и привозили в штаб для допроса, но сведений все равно не хватало.
В начале марта мы снова вышли в море, где воздух был свеж и прохладен. Андаманские острова нельзя назвать курортом. Даже в мирное время суда редко заходили в естественную гавань Порт-Блэра. В этом городе находилась индийская штрафная колония, которую охранял японский гарнизон. Пожалуй, других развлечений, кроме охоты, здесь не было. Японцы освободили заключенных и заставили их гнуть спину за жалкий паек. Некоторые из индийцев присоединились к армии Чандра Боса, остальные трудились в японских лагерях.
С моря Порт-Блэр казался обезлюдевшим. Гавань была глубокой, узкие заливы далеко вдавались в сушу, исчезая среди зеленых холмов. Небольшой остров Росс, на котором находилась бо'льшая часть административных зданий, заслонял от нас значительную часть города. На доме губернатора развевался флаг Японии. Каждое утро над внутренней якорной стоянкой в воздух поднимался дым. Мы наблюдали и ждали, но ничего не происходило. С аэродрома, что находился недалеко от города, регулярно взлетали истребители и бомбардировщики, но нас это мало беспокоило. Изо дня в день мы проходили вдоль минного поля у входа в гавань, а по ночам выходили в открытое море, всплывали и заряжали батареи. Все это начало нам надоедать.
Единственным, что возбуждало в нас интерес, был небольшой паром, раз в два дня приплывавший с севера. Он приходил утром и уходил вечером. Этот паром напоминал речной пароход, какие мы часто видела на Темзе. Как-то раз командир, соскучившийся по настоящему делу, принял решение взять это судно на абордаж и посмотреть, нет ли на нем японцев.
Есть несколько причин, по которым корабли берут на абордаж. Можно атаковать и захватить большой пароход, чтобы заполучить трофеи или ценную информацию. Можно брать на абордаж небольшие суда, чтобы затем топить их с помощью подрывного заряда и экономить тем самым дорогие снаряды. И наконец, можно взять на абордаж речной паром просто потому, что вам нечем себя занять.
Был быстро разработан план действий. Когда паром подойдет, мы всплывем непосредственно перед ним и, угрожая немедленным уничтожением, заставим остановиться. Двое из наших матросов дреками подтянут судно к корпусу лодки, так чтобы оно оказалось между нами и берегом, где находятся наблюдатели. После этого мы вместе со своим трофеем уйдем в море и спокойно займемся его изучением. Абордажная команда будет вооружена револьверами, автоматами, гранатами и подрывными зарядами. Составив план, мы принялись чистить оружие, и кают-компания стала походить на логово какого-нибудь опасного гангстера. В этот раз на борту лодки находился капитан военной разведки, который отправился с нами в поход, чтобы помочь при необходимости разыскать оставшихся в джунглях майора и его группу. Этот капитан стремился в бой и поэтому был назначен командиром абордажной команды. Эту должность мы всегда оставляли для пассажиров.
На следующий день паром пришел точно по расписанию. Наша лодка под водой направилась к нему, но оказалось, что скорость его слишком велика. В конце концов пришлось всплыть и преследовать паром на поверхности. Чтобы судно остановилось, мы произвели несколько выстрелов из пушки. Первый же снаряд разнес в щепки небольшой гальюн на корме, остальные упали рядом. Паром остановился. Мы подплыли к нему, наши матросы ловко зацепили его дреками, абордажная команда приготовилась перейти на паром, но ее опередили восемнадцать индийцев, которые соскочили на корпус лодки. Они вели себя миролюбиво. Что-то лопотали на непонятном языке, указывали одной рукой на паром, а пальцами другой проводили себе по горлу. На пароме явно находились японцы. Абордажная команда должна была снять японский флаг с небольшой мачты, но его сдуло ветром и нигде не было видно.
Дальнейшее происходило быстро. В тот момент когда наши люди начали всходить на борт парома, один из дреков сорвался. Паром развернулся и стал поперек нашей кормы. Слева по борту мы вдруг увидели приближающуюся к нам шлюпку, которую, очевидно, паром тянул на буксире. В ней было два человека. Один из них, китаец, энергично работал веслами, а впереди сидел холеный японский офицер. Мы обомлели от неожиданности, но уже через секунду все имевшееся у нас оружие было наведено на японца. Вот он, наш пленник.
Японец неожиданно низко склонился над бортом шлюпки, в его приоткрытом рту блеснули белые зубы. Одну руку, в которой что-то было, он прижал к своему животу, словно собирался сделать себе харакири. Мы внимательно следили за ним. На его запястье видны золотые часы, черные волосы над плоским желтым лбом аккуратно причесаны. Один из наших матросов наклонился, чтобы схватиться за борт шлюпки, которая была уже совсем рядом, но в этот миг японец бросился на китайца, нанес резкий удар ножом и прыгнул в воду. Не дожидаясь приказа, наши стрелки открыли огонь по черной голове, как только она показалась на поверхности, и через мгновение в том месте осталось лишь большое кровавое пятно. Мы не сумели взять пленника.
За несколько минут ситуация резко изменилась. Когда наша абордажная команда уже находилась на пароме, в его машинном отделении кто-то дал полный ход, и второй дрек с треском отлетел и упал в воду. Паром понесся в сторону гавани Порт-Блэра, из трубы валил дым. На его палубе наши матросы схватились за рулевое устройство, пытаясь вернуть судно назад. Индийцы окружили меня тесной толпой. Один из них немного говорил на английском. «Японцы – плохо, японцы – плохо», – повторял он и снова проводил пальцем по своему горлу. Но мне было не до него. Мы находились всего лишь в двух милях от входа в гавань, и в любую минуту могли появиться самолеты или противолодочные корабли. Между тем паром с нашей абордажной командой на борту двигался по кругу в сотне ярдов от лодки.
Если бы я не знал, что в 6000 ярдах к юго-западу стоит батарея 6-дюймовых корабельных орудий, эта
