скоростью движется близко от берега. Если мы хотим его настичь, нужно выступать немедленно. Эскорта не видно, но в любой момент из-за горизонта может появиться противолодочный корабль. Командир быстро принимает решение, мы всплываем и на всех парах мчимся по тихой желтоватой воде. Члены орудийного расчета, окружившие пушку, жмурясь от солнца, следят за небом. Могут появиться самолеты. Расстояние 8000 ярдов.
Враг не замечает нас и спокойно продолжает путь. Видно, как бурлит вода от вращающихся лопастей его винта. Над грот-мачтой развевается японский флаг. Наша лодка подошла близко к берегу, вокруг из воды выступают небольшие скалы. Штурман старается изо всех сил, чтобы не наскочить на одну из них. Расстояние – 7000 ярдов. Прямо за кормой грузового корабля замечаем небольшое судно.
– Внимание, – кричит командир, – в любую минуту я могу отдать приказ о погружении!
К счастью, второе судно – это всего лишь идущий на буксире баркас. Все нормально.
Артиллеристы открывают огонь, когда до судна остается две мили. Первый снаряд взрывается рядом с судном, оно разворачивается и несется к берегу. Мы быстро посылаем еще три снаряда, и один из них попадает в машинное отделение в кормовой части судна. Теперь нас разделяет всего одна миля, и мы продолжаем интенсивный обстрел. В носовой части судна стоит пушка, но она молчит. На нашей орудийной платформе валяется множество снарядных гильз, отражающих солнечный свет. Дым от горящего вражеского судна стелется над водой, словно туман. Острова, ночью казавшиеся черными, в свете дня позеленели. В небе парят морские птицы. День чудесный. Грузовое судно вдруг поворачивается, описывает круг и идет к нам. Сквозь дыры в борту видно адское пламя, полыхающее в машинном отделении, вырывающееся из широкой дымовой трубы. Дым от горящего топлива столбом поднимается в небо. Маленький баркас одиноко стоит в стороне. Осколок снаряда разрезал буксирный трос.
Эти японцы были храбрыми парнями. Несмотря на сильный пожар, они остались на своих местах, развернули судно и пошли на нас со скоростью 10 узлов. Мы посылали в них снаряд за снарядом прямой наводкой, но судно упорно продолжало двигаться. Когда до столкновения оставалось 400 ярдов, его машины потеряли тягу и оно остановилось. Мы развернулись, подошли к нему сбоку и принялись дырявить вдоль ватерлинии. Через три минуты судно перевернулось, пустив в небо облако пара, и исчезло. На поверхности воды остались лишь несколько обломков и пятнадцать человек, плывущих к баркасу.
Мы остановились и стали бросать плывущим канаты, заглядывая в их смуглые лица. Некоторые из них были ранены и истекали кровью. Лица многих от страха посинели. Среди уцелевших оказалось шесть японцев. Они старались уплыть от лодки и не замечали наших канатов. Один из них, скрестив руки на груди, камнем пошел ко дну. Когда мы попытались приблизиться к японцам, двое нырнули прямо под винты лодки, и вода над ними сделалась красной от крови. Другие японцы начали убивать малайцев, которых мы хотели спасти. Они доказали, что до конца верны бусидо.
Между тем нам удалось поднять на борт шесть малайцев. Большинство из них были ранены осколками в руки и ноги. Когда они спускались в лодку, раздался крик, и мы увидели плывущего к нам маленького японца, оставляющего на воде кровавый след. Он звал нас своим тонким слабеющим голоском. За ним на плоту гнались его кровожадные товарищи. Мы махали ему руками и подбадривали криками. Когда моряк приблизился, мы втащили его на борт и немедленно стали уплывать. Его сородичи что-то визгливо кричали нам вслед.
Через некоторое время появился вражеский самолет. Сделав над баркасом несколько кругов, он стал уходить к берегу. Победа осталась за нами.
Все пленники чувствовали себя плохо. Японец что-то лепетал на своем и кланялся, когда главный старшина наложил повязку на его рану. Пленников положили в торпедном отсеке. Один из них мог объясняться на английском и рассказал, что японцы начали расстреливать малайцев и китайцев, как только мы открыли огонь. До того момента они думали, что перед ними японская подлодка. Пленники показывали нам свои синяки и следы от ударов плетки, оставшиеся на их смуглых плечах.
В ту ночь мы направили разведчикам сообщение о том, что захватили языка. По дороге японцу стало плохо. Мы перевязали его раны и дали лекарства. Из Коломбо нам навстречу направили несколько мотоботов с врачом и переводчиком. Мы встретились с ними посреди Индийского океана. Мотоботы развернулись, разбрасывая куски пены во все стороны, и остановились. Через несколько минут подошли шлюпки с визитерами, которые спустились в лодку и стали заниматься пленными.
На следующий день наша лодка вошла в гавань Тринкомали. Помню, я стоял на мостике, ощущая кожей тепло солнца. В гавани расположился Восточный флот, серые громады кораблей на синей воде. Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что пальмы стали зеленее, а паруса яхт белее, чем прежде. Солнце светило ярче, и день казался чудесным, потому что мы завершили последнее патрулирование и через десять дней должны отправиться в Англию. Еще несколько дней назад родина была очень далеко от нас, теперь же казалось, она совсем рядом.
Глава 21
Восстанавливая в памяти события того последнего боя, я прихожу к мысли, что в стремлении достичь согласия с противником гораздо больше красоты и величия, чем в победе над ним.
Вернувшись в Европу, мы обнаружили, что у военных моряков нет прежнего энтузиазма и желания воевать. Победа теперь была не целью, а вопросом времени. У экипажей военных кораблей, встретившихся нам на пути домой, не было прежней решимости и уверенности. Каждый из них чувствовал себя частицей огромной структуры и понимал, что от усилий одного человека мало что зависит.
Аден. Суэц. Порт-Саид. Мальта. Гибралтар. Клайд. Эти названия ассоциировались у меня с гвоздями, вгоняемыми в крышку гроба врага. Война подходила к концу.
Было немного грустно и в то же время чрезвычайно приятно возвращаться в мир, где нет темноты джунглей. Англия еще подвергалась ракетным атакам, кое-где действовали концентрационные лагеря, но в Европе подобные вещи не могли продолжаться долго. Другое дело – Восток. Менталитет японцев, сформировавшийся во времена самураев, засел глубоко в их подсознании, и, как ни старались реформаторы, его тяжело было изменить.
Европа встретила нас радушно. Англия. Мы вошли в залив Клайд, когда вереск стал темно-лиловым, а рябина только начинала краснеть. Когда прошли боновое заграждение и двигатели притихли, появилось странное чувство, как будто все, через что мы прошли, было сном и мы никуда отсюда не уезжали. Над перископом взметнулось что-то белое – это подняли вымпел окончания кампании. Рядом развевался на ветру «Веселый Роджер». Последний поворот и прямо по курсу старая плавучая база, слегка покачивающаяся на приливной волне. Я снимаю бинокль с шеи и вешаю его на переговорную трубу – печальный и в то же время триумфальный завершающий жест. Лодка слегка дрожит, двигаясь к пирсу задним ходом.
Глава 22
Очень медленно опустился занавес, отделивший нас от войны. Долгожданное переоборудование проводили на небольшой верфи в Труне. Экипаж лодки сократился и разделился. Сама лодка, одинокая и безжизненная, стояла в сухом доке. Ремонтные работы велись вяло, док часто пустовал. Порт Антверпена только что открыли для судов союзников, поэтому пользовались спросом железнодорожные паромы и десантные суда, которые старались вводить в строй в первую очередь. Мы изнывали от скуки в местной гостинице, иногда, когда появлялось желание, шли на судоверфь. Там имелся разборный барак «Ниссен», в котором у нас был небольшой кабинет. На столе лежала толстая тетрадь с перечнем дефектов лодки. Ее никто не открывал. Настоящая работа началась только на исходе лета. Нам предстояло провести в доке два-три месяца.
Думаю, в таких условиях падение морального состояния экипажа неизбежно. С другой стороны, оно явилось предостережением и предвестником того, что может произойти, когда война закончится. Нет больше общей цели и чувства единения. Офицеры и матросы разделились. Их трудно было убедить, что необходимо продолжать работать и собирать лодку для другого экипажа, который поведет ее в море. Теперь приходилось вспоминать дисциплинарный устав ВМС, который был не нужен во время нахождения в составе регулярного флота. Персонал базы не любил подводников и относился к нам как к проказливым мальчишкам. Дела шли все хуже и хуже.
Было очевидно, что подводная лодка, эта бездушная машина из стали, дерева и меди, каким-то чудесным образом сплачивала нас. Теперь, когда ее оголили и выпотрошили, наш коллектив развалился, словно дом, у которого нет фундамента. Наши матросы уходили в отпуск и возвращались. Многие из них
