остановилось: юный теперь давно женат, отец семейства и сотрудник французских газет; а не юный — где-то в Новом Свете и годы, как заделался американским подданным.
Стихотворение мое прямо было о Собаке:
Можно сказать давность! Время-то эмиграционное не только не остановилось — годы удвояются, утрояются, если присмотреться, как все (и мы сами) изменилось…
Но кое-что — тоже мелочи твердо осталось на местах. Эти твердые мелочи даже особенно изумляют, когда уж поймешь неостановимый бег времени.
Вечер мне и пришел в голову из-за одной такой не изменившейся мелочи.
Юный (тогда!) поэт сочинил куплеты, которые молодой (тогда!) музыкант положил на музыку. Вдвоем они их исполняли. Куплеты были забавны. Об эмигрантской «прессе». О двух газетах (их тоже было две: «Общее Дело» и «Последние Новости»). Одна, в куплетах, называлась «Последнее Дело» (бурцевская), другая — «Общие Места» (милюковская).
Что там ни говорилось в буйном «Последнем Деле» — «Общие Места» отвечали передовицами, которые, в куплетах неизменно начинались:
«Мы не раз указывали».
«Мы давно отметили».
«Мы все время предупреждали».
«Мы очень рады констатировать».
Как было не вспомнить этого вечера, этих куплетов. Читая передовицу «Последних Новостей», хотя бы от 13 февраля 28 г.! «Это то самое, что мы говорили…», «Мы давно указывали» — «начинает даже казаться, что без промежутка все передовицы «П. Н.» были такие. Обман зрения, конечно, но не обман, что очень их, таких, много было и длятся они неизменно.
Если разобрать повнимательнее, эти «мы давно указывали» разделяются на два сорта: благожелательные и осудительные. В благожелательных — «мы не можем не приветствовать», что такой-то приходит к «нашим мыслям», в осудительных — «мы не можем не отметить», что вопреки тому, что «мы давно указывали», такие-то не послушались и вот во что превратились.
Последняя передовица — приветственная. Относится она к Мельгунову, буйно-непримиримое поведение которого и его «Борьба за Россию» много крови испортили «Последним Новостям». Теперь, оказывается, Мельгунов приходит к тому же, на что «мы давно указывали», говорит «то самое, что мы давно говорили» (дело идет о нежелании в России царизма, но выборного управления, т. е. республики). И хотя в мельгуновской «Борьбе за Россию» напечатано это со слов «курьера», курьеров же посылать в Россию ни в коем случае нельзя («мы это всегда утверждали»), то Мельгунову теперь ничто ни мешает идти прямо в Р. Д. О. [50]. Правда, так как курьеров посылать нельзя, то лучше было бы просто прислушаться к тому, что «мы давно говорили» и давно пойти в Р. Д. О, чем ссориться из-за активизма (тем более, что «мы всегда указывали», что в известном смысле и «мы» не против «активизма»). Однако лучше поздно, чем никогда.
Оставляя в стороне самую тему спора (или согласия), не касаясь некоторых замечаний «Поел. Нов.» насчет ложного национализма правых и «непредрешенства» (о «непредрешенстве» и у меня громадное право имелось бы сказать «мы давно указывали») — я займусь другим. И, пожалуй, чем-то даже выходящем за грани политики. Впрочем, нет никакого, самого маленького и частного политического вопроса и спора, который не выходил бы за грань политики, и даже именно там, за гранью и не решался бы, т. е. приводил спорящих к соглашению, или не приводил.
Это касается, конечно не только «политики», — но будем держаться данного случая.
Могут ли когда-нибудь согласиться «Поел. Нов.» с «Бор. за Россию», или, уточняя, Милюков с Мельгуновым? Я утверждаю, что не могут даже если бы не те или другие слова их совпадали, а все решительно, до последнего.
Тут не в данных личностях дело; я и беру их не лично, но — как пример несоизмеримости человеческой жизни и воли с человеческим разумом и словами — в любой области.
