сквозь вокзальную толчею, огибая лужи и цепляясь за баулы многочисленных коробейников.
На привокзальной площади выстроилась вереница извозчичьих пролеток, громогласными голосами своих седоков предлагающая самые короткие и дешевые маршруты. Хитрые, продувные физиономии и зазывной репертуар, мало отличались от будущего московских ездовых…
Все, как и сто лет тому вперед…
Взмыленный, как и его лошадь, извозчик молодецким посвистом разогнал стайку босоногой мелюзги и лихо развернул коляску у роскошного, двухэтажного особняка Рябушинских на Малой Никитской.
– Прибыли, барин. Доставлено со всем бережением!
– Держи, братец – протянул ассигнацию Денис, несколько ошеломленный от бешеной скачки.- А что, за такую езду не наказывают?
– Не без этого, ваша милость. Могут штраф наложить, а то и бляху ездовую отберут, супостаты…
– Ну, все как у нас! – вслух восхитился молодой человек, покидая экипаж.
Взбежав по парадному крыльцу, Денис нетерпеливо давил на кнопку звонка, пытаясь представить себе предстоящий разговор. Что он будет говорить, какие слова – не имелось ни малейшего представления. Мир, еще вчера казавшийся огромным, неожиданно съежился в маленькую точку, где, кроме него самого и любимой, ничего более не существовало. Все остальное – войны, империи, революции и рынки – попросту не имело значения. 'Украду, на хрен, как пить дать, украду. Увезу – и плевать на всех…'.
– Могу я видеть молодую барышню? – спросил он у величественного, преисполненного собственной значимостью, дворецкого, открывшего двери.
– Они почивать изволят. Не принимают-с, – с холодным высокомерием ответил тот.
– Ты бы доложился голубчик, – добавил угрозы в голосе Денис. – Передай: господин Черников видеть желают…
– Сию минуту-с, – неожиданно сменил тон лакей, церемонно склонив голову. – Извольте, ваше высокородие, обождать в диванной…
Войдя в обширный, отделанный неаполитанским мрамором и хрустальными подсвечниками вестибюль, Денис почувствовал, что его начинает бить озноб. Присев на уютный диванчик, закрыл глаза: вместе с ознобом пришла и дремота. Сказывалась бессонная ночь.
Проваливаясь в непонятное состояние между сном и явью, почувствовал осторожные, ласковые поглаживания по щеке. С трудом открыл глаза, и губы сами расползлись в глупой, счастливой улыбке:
– Юлька!..
– Ты бессердечный! – уткнувшись в грудь Денису, всхлипывала девушка. – И…и еще…ты злой!
– Это я бессердечный? – возмущался молодой человек. – Я, как ненормальный, бросаю все дела, места себе не нахожу, и – я же еще и бессердечный? Ты же с ума меня чуть было не свела!
– Правда? – взгляд распахнутых, черных глаз был таким трогательным и беззащитным, что Денис в который, уже несчетный раз, начинал нежно собирать слезинки с лица любимой, чувствую на губах солоноватый, восхитительный вкус…
– Я глупая, да? – в сотый раз переспрашивала Юлия, дрожащими пальцами теребя мочку уха Дениса.
– Нет, ты – прекрасная! Это я – законченный кретин!..
– Скажи мне еще раз…
– Я люблю тебя!..
– Ну почему ты раньше мне это не говорил? Хотя бы в телеграммах?
Безысходность снова взметнулась щемящей болью:
– Так, ты, в самом деле, выходишь замуж?!
– Да!..
Бухнуло в сердце погребальным колоколом…
– И за кого? – хотелось не выдать предательской дрожи в голосе.
– За тебя, дурачок, за тебя! – нежные пальцы отпустили мочку и ласково принялись за шею. – За кого же еще?!..
Вечером Черников был представлен дяде Юлии – Михаилу Павловичу. Первое впечатление Рябушинский оставлял весьма приятное: умные, проницательные глаза, доброжелательная улыбка и свойское, домашнее, без холодных церемониальных изысков, обращение.
– Заждались мы вас, молодой человек, заждались, – с мягким намеком на давнишнее приглашение, сказал хозяин дома.
В первый раз, переезжая из Уфы в Петербург, Денис пробыл в будущей столице всего полдня, естественно, что приглашением на ужин воспользоваться не удалось…
'Пробки проклятые' – чуть было не вырвалось привычное оправдание и пришлось, прикусив язык, молча развести руками.
– Ну, ничего, – видя смущение юноши, приободрил Михаил Павлович, – лучше поздно, чем – никогда. Предлагаю пройти в столовую, за ужином и побеседуем.
Говорить за ужином получалось плохо. Отвлекала внимание от беседы Юлия, неотрывно смотревшая влюбленными глазами. Требовал своего и обессиленный голодовкой организм – в треволнениях последних дней кусок не лез в горло. Смущало несчитанное количество столовых приборов: основное правило этикета будущей современности – не сморкаться в скатерть и не засыпать в салатнице – в данной ситуации было явно неуместным. Хозяин, стараясь не усугублять возникшую неловкость, ограничивался односложными репликами. Лишь когда подали десерт – мороженое для Юлии и неизменный шустовский коньяк, с золотым журавлиным вензелем, для мужчин – беседа оживилась.
– Вы очень интересный молодой человек, – поигрывая благородным напитком в хрустальном бокале, произнес Рябушинский. – О вас, в деловом мире уже легенды складывают.
Постановка фраз ответа не требовала, и Денис благоразумно промолчал. Хозяин, одобрительно кивнув, продолжил:
– За неполный год вы сделали огромное состояние. Но и врагов успели нажить множественных…
– Враги множатся, как и сущности – вне зависимости наших желаний, – философски отметил юноша.
Рябушинский рассмеялся.
– Ну, дядя, – протяжно, тоном маленькой девочки вмешалась Юлия. – Денис только на три дня приехал. Потом поговорите. Я ему Москву хотела показать.
– Успеешь еще, егоза – ласково посмотрел на племянницу Михаил Павлович. – У вас вся жизнь впереди. А мне по утру в Харьков отбывать.
Щеки у юной красавицы залились багровым румянцем. Замешкался и Денис.
