за рулем гоночного болида. Он постоянно выкрикивал какие-то междометия, изумляя меня своей непосредственностью, и, наверное, адреналин в его крови зашкаливал за критическую отметку. Что касается меня, то я не стала изображать из себя крутую гонщицу, а примкнула к отряду болельщиков.
Мы уже сидели в кафе при картинг-клубе, а у меня все еще стоял в ушах невообразимый шум и ор гонщиков. Кафешка оказалась третьесортной, причем с одним-единственным залом для курящих. Папки с меню и пепельницы на столах были только для избранных. Гаврилов с трудом отловил коротко стриженную тощую официантку, похожую на девочку-подростка, которая металась с подносом между столиками, и получил пепельницу. Меню соотносилось с качеством сервиса – хот-дог, картофель фри и еще несколько таких же затасканных блюд. Оно меня окончательно разочаровало. А Макс все еще пребывал в полном восторге от выигранного заезда и не замечал, что я не разделяю его радости.
– Полина, я закажу себе три хот-дога. Мне родители всегда запрещали их есть. Теперь я могу сказать, что сбылась мечта идиота. А что будешь заказывать ты?
– Ничего.
– Почему?
– Мы можем прямо сейчас уйти из этой курилки?
Вместо ответа Гаврилов потушил свою сигарету, наивно полагая, что воздух от этого сразу станет чище. Вскоре у меня закралось подозрение, что он привел меня в это непрезентабельное место, чтобы сыграть на контрасте. Сначала были горы пирожных и бельгийские шоколадные конфеты – теперь холодная картошка фри на бумажной тарелке и салат «Оливье» в пластиковом контейнере. Я хотела взбрыкнуть, но потом вспомнила об Алинке, которой сейчас тоже приходилось не сладко. Наверняка она проклинает меня последними словами, а новоприобретенный комплект для фитнеса ее уже не радует. Интересно, она хоть какие-нибудь асаны смогла выполнить или ей до третьей ступени йоги далеко, как до Парижа?
– Нет, если тебе здесь совсем не нравится, то мы можем уйти, – сказал Макс, наконец заметив, что я не в настроении.
– Ладно, остаемся. Мне вот это, это и это, – я тыкнула пальчиком в меню и уставилась в окно, думая о том, что я, возможно, нахожусь в более благоприятной ситуации, чем моя любимая подружка.
– Полина, а я могу тебя порадовать, – решил подбодрить меня Гаврилов. – Нашелся человечек, который подобающим образом преподнесет Федору Петровичу всю необходимую информацию о кандидате в Аллины мужья. Мне кажется, так будет лучше – сказать отцу, а не ей самой. Как-то щадяще. Папочка ее подготовит, да и мой человек к нему ближе, а не к ней.
Да уж порадовал, ничего не скажешь! Я сразу поняла, что речь идет о той самой секретарше, с которой Макс крутил амуры, еще будучи женатым на Алле. Меня такой вариант совершенно не устраивал, тем более что в этот самый момент Нечаева изо всех сил напрягалась для того, чтобы сблизиться с Пилявской и из чувства женской солидарности рассказать ей о внебрачном сыне Барсукова.
– Максим, я благодарна тебе за то, что ты принимаешь такое участие в этом деле, но я как-нибудь справлюсь с этим сама.
– Да отчего же? Мне совсем не сложно. Ты только назови имя и фамилию той женщины, что родила от Барсукова сына, и можешь ни о чем дальше не беспокоиться.
– Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, кто моя клиентка?
– Да какая она клиентка? – усмехнулся Макс. – Ты же сама призналась, что ей платить тебе нечем.
– Это не имеет значения. Я решаю ее вопросы, значит, она моя клиентка. Кстати, а кому ты хочешь поручить передачу информации?
Гаврилов инстинктивно достал из кармана пачку сигарет, помял ее в руках, убрал обратно, после чего выдал с натужной улыбкой:
– Видишь ли, Полина, я не могу тебе этого сказать. Да и так ли это важно для тебя?
– Максим, а ты слышал такую пословицу – скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто мой? – я саркастически улыбнулась.
– Мне кажется, в первоначальном варианте она звучит иначе. Это ты сама переделала?
– Какая разница! Важен смысл, который я в него вложила. Как говорится, откровенность за откровенность. Однажды мы уже играли с тобой в эту игру, и очень успешно.
– Полина, ну зачем ты все усложняешь! Хотя я знаю, в чем дело…
– Ну и в чем же?
– Ты – искательница приключений. Тебе скучно жить без каких бы то ни было проблем, вот ты и играешь в крутую чувиху!
– Что? Как ты меня назвал? – взъярилась я и швырнула в Макса скомканную салфетку.
– Крутая чувиха, – повторил Гаврилов. – Не нравится?
– Ну, если я крутая чувиха, то ты – шеф гробовщиков и могильщиков.
– Не отрицаю, – сказал Макс и с аппетитом откусил хот-дог. – Тебя это напрягает?
– Не так чтобы очень, но есть профессии и повеселее.
– Например, твоя?
– Вообще-то, у меня юридическое образование, и приключения я себе ищу по специальности.
– Значит, от моей дальнейшей помощи ты отказываешься?
– Выходит, что так, – сказала я и брезгливо откусила самсу.
Разговор дальше не клеился. Мы вышли из картинг-клуба, и каждый подошел к своей машине.
– Я тебе еще позвоню, – бросил мне Гаврилов на прощание.
Сев в «Мини-купер», я быстро покинула парковку. Мои волосы и одежда насквозь пропахли сигаретным дымом. Я ощущала этот противный запах даже в салоне машины, поэтому пришлось включить кондиционер. Он со своей задачей справился, но на душе остался неприятный осадок. У меня было стойкое ощущение, что Гаврилов хотел использовать меня для того, чтобы сыграть свою игру с Пилявскими. Аллочку он, видите ли, пожалел! Решил бросить правду-матку о Барсукове не ей, а отцу! Конечно, так будет удобней секретарше Федора Петровича. Может, он еще за эту новость зарплату ей повысит…
Приехав домой, я запихнула все шмотки в стиральную машину и встала под теплый душ. Но даже после водных процедур у меня осталось ощущение, что я вляпалась во что-то грязное и липкое, от чего не так-то просто отмыться.
Утром я проснулась с тем же чувством. После завтрака я прогулялась до ближайшего киоска «Роспечати», чтобы купить свежий номер газеты. На Светкину статью я возлагала большие надежды, не зря же прессу называют пятой властью. Проинформированная общественность наверняка взбунтуется против сноса интерната и строительства на его месте торгово-развлекательного комплекса.
Усевшись поудобнее в кресло, я открыла газету и в центре второй страницы увидела две фотографии – Элен Муаре и воспитанниц пансиона благородных девиц. Стала читать статью, но с первого раза ничего не поняла. Может, пропустила какой-то абзац? Перечитав во второй раз статью, я почувствовала себя обманутой. Светка переложила на газетный язык интервью, которое дала пожилая француженка московской тележурналистке, и добавила краткую историческую справку о пансионе благородных девиц, в котором воспитывалась Мария Ивановна Круглова. Кажется, статья была написана исключительно для Элен Муаре, чтобы старушка со спокойной душой отбыла отсюда во Францию. Ни слова не было сказано о том, какие перемены грядут по адресу: Стрелковая, семнадцать. Петина даже не думала поднимать злободневный вопрос. Она использовала мои материалы по своему усмотрению. Хорошо, что я денег за них у нее не взяла.
Я еще не успела отойти от этих впечатлений, как мне позвонила Самойленко.
– Здравствуйте, Полина Андреевна! Я хочу вам кое-что рассказать. Сегодня у нас работает бригада, которая в спешке красит фасад. Это так ужасно! Нет, не подумайте, что цвет краски мне не понравился или строители халтурят. Дело совсем в другом, – было слышно, что Анна Петровна сглотнула ком, подступивший к горлу. – Для текущего ремонта фасада денег не было, а для этого очковтирательства средства мигом нашлись. Не удивлюсь, если их выделил тот, кто заинтересован в сносе. Ну, вы понимаете, о ком я говорю?
– Да, конечно.
– Вчера меня вызывали в мэрию и строго-настрого предупредили, чтобы я при Элен держала язык за зубами. Она не должна узнать, что дни здания, в котором воспитывалась ее бабушка, сочтены. Полина Андреевна, вы понимаете, что это значит?
