продам все, что можно продать, и заплачу им. Но… — стальной голос дрогнул, — они играют не по правилам! Они должны были позвонить и позволить мне поговорить с сыном, ведь так? Я должен знать, что с Антоном ничего не случилось! Зачем они пишут эти идиотские записки? Почему не телефон? Почему?!
Честно сказать, именно это меня больше всего и тревожило. Но у меня не хватило духу поделиться с Бутковским своими опасениями.
— Это еще ничего не значит, Олег Николаевич. О чем вы говорите, в самом деле? Это же преступники, они похитили вашего ребенка, а вы — «игра по правилам»… Может, у них стиль такой, только и всего. В общем, если я вас верно поняла, вы хотите, чтобы за эту неделю я нашла вам доказательства того, что они не причинили Антону никакого вреда.
— Да, Танечка, да! Именно так. Теперь — только это! Я должен убедиться, успокоиться, вот и все. Понимаю, это сложно, и согласен утроить ваш гонорар против обещанного. Но умоляю: никаких отчаянных операций! Не надо рисковать жизнью моего сына, да и своей тоже. Если вы узнаете, где они прячут Антона, просто удостоверьтесь, что с ним все в порядке. И больше ничего, слышите? Пожалуйста! Я могу на вас рассчитывать?
Я ответила, что сделаю все, что в моих силах.
— Ну вот и славно. — От откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Силы как-то вдруг оставили его, но меня удивляло лишь то, что это не случилось гораздо раньше. — Простите, я… очень устал. Завтра мы с вами еще кое-что обсудим, а теперь уже довольно поздно… Доброй ночи, Танечка! Извините, я вас не провожаю. Еще немного посижу здесь…
Несмотря на потрясение, способное вышибить из седла кого угодно, он все-таки не забывал о хороших манерах! Я тоже пожелала ему спокойной ночи (хотя прекрасно понимала, что мое благое пожелание скорее всего так и останется просто пожеланием) и бесшумно притворила дверь кабинета.
Я притворила ее как раз вовремя, чтобы захватить конец приглушенного разговора в гостиной:
— …Порешь чушь. Если на то пошло, так это у тебя есть повод мне мстить, и ты это прекрасно знаешь.
— Мерзавец! Ты мне за это ответишь…
Вот так дела! Оказывается, не только у нас с Бутковским был повод посекретничать!
Последняя реплика вообще была мало похожа на человеческие слова — скорее, на змеиное шипение… Я оказалась на пороге комнаты достаточно быстро, чтобы понаблюдать, как маска ненависти на красивом лице Натали сменяется маской усталой добродетели:
— А, наконец-то! Я просто вся извелась. И о чем же вы там договорились с моим мужем? Я ведь тоже имею право знать.
Что касается Григория, то его лицо было и осталось непроницаемым, как и подобает лицу супермена. Они все еще сидели за столом друг против друга (вернее, враг напротив врага!) — белое и черное, словно ангел и демон. Но знать бы мне, кто из них кто?..
Марь-Тарасовны, разумеется, с ними не было. Видимо, она давно «сошла с дистанции», и немудрено: первый час ночи! Я ответила Натали как ни в чем не бывало:
— Думаю, будет лучше, если Олег Николаевич сам вам об этом расскажет. Разрешите похитить у вас Григория, он мне нужен. Гриша, не забудьте прихватить свой фонарик.
Если Орлов думал, что я его приглашаю на ночное рандеву, то он сильно ошибся. После всего, что я только что слышала!.. Я просто хотела проверить, не наследил ли в саду наш метатель.
А он мог подобраться к окну только садом. Дело в том, что, когда раздался шум в доме, Григорий, по его словам, стоял у калитки, раздумывая — закурить или перетерпеть? Он ничего не видел и ничего не слышал. Так что оставался только сад.
Мы обшарили фонариком каждый клочок земли под окном и вблизи него, траву, прилегающие кусты — все! Но не нашли ровным счетом ничего, что указывало бы на недавнее присутствие здесь постороннего. Однако кое-что интересное я все-таки обнаружила. Даже очень интересное!
Я отлично помнила, где лежал обернутый запиской камешек, когда загорелся свет. У меня еще тогда мелькнула мысль, что бросавший находился не прямо перед окном, а справа от него. Но справа от этого окна, простирая к нему свою буйную зелень, громоздился роскошный куст сирени! Он был огромен и непроходим. Значит, чтобы бросить камень, злоумышленник должен был пробраться в самую сердцевину куста, раздвинуть ветки, размахнуться (причем с силой!), сделать бросок, а затем быстро ретироваться, не напоровшись при этом на сучок… Абсурд какой-то! Мне приходилось, конечно, встречать злоумышленников с весьма оригинальным мышлением, но не до такой же степени…
Была, правда, еще одна возможность: можно было подкрасться к самому окошку и перебросить послание через подоконник, целя влево. Но тогда на свежеполитом газоне наверняка остались бы следы, а Натали, стоявшая у окна, заметила бы хоть какое-то движение за ним, хотя бы тень. Но газонная травка была в неприкосновенности, а Натали ничего не видела…
Делиться своими наблюдениями с Григорием я не стала. Он добросовестно исполнял обязанности подручного следопыта, но откровенно скучал. Когда я нырнула в сиреневые заросли, чтобы провести следственный эксперимент, он равнодушно спросил, что именно я хочу там найти.
— Ниточку, Григорий, ни-точ-ку!
— Какую еще ниточку?
— Ту самую, потянув за которую я смогу вытащить всю веревочку.
— Тьфу!..
…Был момент, когда он окончательно созрел для первого поцелуя: его лицо со сверкающими во тьме глазами качнулось ко мне, но… я сделала вид, что меня куда больше интересует какая-то заломленная веточка.
У меня, как и у Натали, был теперь повод ему мстить.
И все-таки я не стала запирать дверь своей комнаты на ночь. Но он не пришел.
Глава 5 «Иксы» и «игреки»
Утром я проснулась на удивление рано: еще не было и восьми. Что значит — стрессы: человек перестает быть похожим на самого себя! А уж, казалось бы, отчего б не поспать еще часок-другой: воскресенье, дача, чудесное утро… К тому же моя кровать, на которую я вчера лишь мельком бросила взгляд, оказалась роскошным ложем из натуральной губки. На таком чувствуешь себя шамаханской царицей и жалеешь только об одном: что нет рядом покорных, но прелестных рабов, готовых исполнить любую прихоть госпожи…
Я упрямо перевернулась на другой бок, пытаясь бороться со стрессом. Но сна не было. Пришлось вставать. Гостеприимный матрац с сожалением выпустил меня из своих объятий.
Утро и в самом деле было чудесным: просто не верилось, что такое может наступить после мрачной, тревожной ночи. Пожалуй, стоит обновить мой шикарный купальник, который я, правда, рассчитывала использовать с большим эффектом, но… Не пропадать же совсем уж бездарно моему уик-энду!
Через пятнадцать минут, вооружившись махровым полотенцем, я уже бежала к Волге по садовой тропинке, которую вчера указал мне хозяин. В доме, покинутом мною, царила мертвая тишина. И во дворе, и в саду я тоже никого не встретила — если не считать кота, который лежал в той же позе на том же месте, как будто и не вставал со вчерашнего дня. Было похоже, что на всех домочадцев переживания подействовали прямо противоположным образом, нежели на меня.
Настроившись на единение с природой, я не забывала, однако, смотреть в оба, помня о том, что этой же дорогой ночью мог пройти связной преступников. Только мог, ибо теперь я совсем не была уверена в том, что он тут действительно проходил. Но, как и следовало ожидать, следов я заметила не больше, чем в темноте при помощи фонарика.
Вскоре дорожка, петлявшая между яблоневыми и грушевыми деревьями и смородиновыми кустами, привела меня к калитке в хлипкой штакетной ограде, означающей границу землевладения Бутковских. Калиточка была заперта изнутри на засов, но одинаково легко открывалась с обеих сторон. Я не поленилась в этом убедиться. Оставив позади эту рукотворную преграду, я оказалась на восхитительной лужайке,
