Я бы, наверное, никогда не поверила в то, что герой этой истории не воспользовался «минутной слабостью», если бы речь шла о любом другом мужике. Но Гриню я знала уже достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: так оно все и было. Не удивилась я и тому, что он ни в какую не хотел об этом говорить: мужское достоинство не позволяло болтать о своих победах, тем более — над замужней женщиной. Правда, он и не скрывал, что искушение было ну о-очень велико…
Да, я снова и снова убеждалась: мне достался прямо-таки редкостный, «реликтовый» экземпляр мужчины! Что-то среднее между Д'Артаньяном и Дон Кихотом. Я думала, что таких давно уже нет…
Но теперь я хорошо понимала праведный гнев Натали. Бедняжка! Да я б, наверное, глаза выцарапала мерзавцу, который рискнул бы отвергнуть меня! Правда, такого позора со мной еще никогда не случалось, и надеюсь, меня минет чаша сия…
В общем, повторюсь: хотя эта история и предназначалась для ушей детектива, однако ублажила она прежде всего женщину. Впрочем, в ней оказалось кое-что интересное и для сыщика.
Во-первых. Около двух месяцев назад, когда мог бы иметь место этот адюльтер, Натали не просто пыталась соблазнить водителя своего мужа, а приступила к нему со словами: «Гриша, помоги мне, я боюсь!» Чего или кого боится — она не сказала, но, по словам Григория, действительно выглядела испуганной и встревоженной. Поэтому он постарался обойтись с ней помягче. Спросил: если ей что-то угрожает, то почему она не обратится за помощью к мужу? «Нет, нет, в этом Олег не сможет помочь! Он не должен ничего знать! Только не он…» Тогда Гриша сказал, что сделает все, что может, если она ему доверится, но… только без интима. Вот тут-то Натали и взбесилась! Просто превратилась в разъяренную фурию, выпустила когти, и Григорию пришлось даже слегка скрутить ее, чтобы уберечь свои глаза. Потом, немного успокоившись, она сказала, чтобы он все забыл, никакого разговора, мол, не было. С тех пор Григорий каждую секудну «шкурой ощущал» ее ненависть. При посторонних она по-прежнему была с ним холодно- вежлива, а наедине они почти никогда не оставались.
Во-вторых. Вечером в минувшую субботу, перед тем, как финал их перебранки достиг моих ушей, Натали прямо обвинила Григория в похищении ее сына. На это он ей и ответил — «порешь чушь».
Одним словом, моя романтическая ночь оказалась далеко не бесполезной и для расследования. Что могли означать эти откровения моего напарника? (Если, конечно, принять их на веру — а я, как уже сказала, склонна была сделать именно это.) Только одно: моя полубезумная версия, смутно оформившаяся во время дачного уик-энда, подкрепляется новыми фактами — в той ее части, которая относится к «игреку». А что касается «икса», то… его мы, по-моему, уже достаточно «прояснили». Во всяком случае, я очень надеюсь, что те его тайны, которые мне еще неведомы, не имеют никакого отношения к нашему криминальному уравнению…
Так размышляла я, наскоро приводя себя в полную боевую форму. К девяти сорока пяти — рекордно короткий срок! — я была уже готова распахнуть мою скрипучую детективную дверь.
Дрожащей рукой я набрала номер городского Управления внутренних дел, который мне даже пришлось вспомнить — так давно я им не пользовалась. Если этого шалопая нет на месте — что всего вероятнее, — это может сильно замедлить дело.
Как ни странно, понедельник начался с удачи: мне ответили, что старший лейтенант Папазян, кажется, где-то здесь и сейчас его поищут. Когда в милиции не знают, что позвонившая им молодая женщина является частным детективом, они могут иногда отвечать вполне вежливо. Я услышала, как голос на том конце провода, оторвавшись от трубки, крикнул кому-то: «Миша, посмотри там Кобеляна! Кажется, он ошивался в машбюро. Скажи, что девушка с красивым голосом просит его к телефону, а то не подойдет».
В течение семи минут, пока Папазяна вытаскивали из машбюро или откуда там еще, у меня было время по достоинству оценить ментовский юмор. Дело в том, что за Гариком Папазяном давно закрепилась слава одного из самых отъявленных бабников всего многотысячного отряда городской и областной милиции. И это была главная причина, по которой он к своим двадцати девяти годам все ходил в лейтенантах. Кроме того, имелись и другие причины, по совокупности которых Гарику было скорее всего не видать капитанских погон как собственной задницы. В частности, в отношениях со своими «подопечными» лейтенант милиции Папазян был не слишком-то разборчив в средствах.
Все это до сей поры сходило ему с рук только потому, что сотрудником он действительно был незаменимым. Многие, однако, считали, что рано или поздно Гарик плохо кончит. Пока же, судя по всему, с этим у него все было в порядке, ибо прекрасный пол щедро платил Папазяну взаимностью.
Мы познакомились с ним года три назад на какой-то вечеринке, и в первые же минуты мне пришлось выдержать бешеную атаку его мужского шарма. Когда же пассивной обороны оказалось недостаточно, мне пришлось принять более крутые меры. И только после этого Гарик не без труда осознал, что ему, видимо, придется записать меня в категорию друзей-приятельниц, минуя первую — и главную! — ступеньку. Впрочем, надо отдать ему должное: на такие великодушные поступки он тоже был способен. И для своих друзей Папазян-Кобелян мог сделать очень многое. С тех пор нам случалось два-три раза оказывать друг другу мелкие профессиональные услуги и остаться при этом вполне довольными друг другом.
Наконец до моего слуха долетели характерные реплики, которыми всегда и всюду сопровождается появление Гарика, я уловила приближение тайфуна страстей, и трубка промурлыкала:
— Папазян слушает…
— Уголовному розыску — он частного сыска! — приветствовала я его. — Порядочный опер обязан узнавать собеседника с полуслова, а собеседницу — с полувздоха… Так как?
— Вай-вай-вай… Татьяна! Помнишь дни златые?.. — Это явно было сказано не столько для меня, сколько для посторонних ушей.
— Врешь, Папазянчик: «златые дни» у нас с тобой наступят не раньше чем ты дослужишься до полковника!
— Помилуй, Таня-джан! Я еще на знаю, на что я буду способен в царстве теней! Может, там и вовсе никакого секса нет, как в безвоздушном пространстве нет силы тяготения… Ты хочешь, чтобы я лишился последней надежды в моей безрадостной ментовской жизни?! Соглашайся хоть на капитана, я капитаном совсем скоро буду, слушай!
Трубка приглушенно заржала сразу несколькими мужскими голосами. Я не имела ничего против: в «безрадостной ментовской жизни» и вправду не так уж много развлечений.
— Ну ладно, в крайнем случае согласна на медаль, — отшутилась я.
После довольно продолжительного обмена витиеватыми любезностями я приступила к выяснению того, сможет ли Гарик сегодня выделить для общения со мной пятнадцать минут своего «оперативного» времени, и чем раньше, тем лучше. Он немедленно ответил, что за пятнадцать минут мы вряд ли управимся, чем вызвал новый приступ веселья в своем окружении. В общем, мне стоило немалых усилий договориться с ним, что в половине первого он будет ждать меня «под вторым зонтиком слева в третьем ряду» в летнем кафе на углу Московской и Астраханской — неподалеку от его «офиса». На мое счастье, кто-то там рявкнул на него: «Кобелян, освободи аппарат!» — а то бы я сегодня вообще ничего не успела.
Едва я положила трубку, как мне пришлось снова ее поднимать, на этот раз чтобы ответить на звонок.
— Танечка? Доброе утро. Это Бутковский. Еле пробился к вам. Уже трудитесь?
— А как же, Олег Николаевич. Чуть свет уж на ногах… — Интересно, догадывается ли он, где провел эту ночь его водитель?.. — Вы меня чудом застали дома: уже убегаю!
— Вот и хорошо, что застал! Я хотел сказать вам, что все устроил. В половине третьего мы вас ждем в офисе, если вам удобно.
Я ответила, что вполне. Мы уточнили с ним, какое печатное издание я буду представлять сегодня в «Бутоне», и порешили на том, что имя я могу оставить свое собственное: в конце концов, Татьян Ивановых на свете много, и почему бы в московском «Деловом мире» не работать одной из них?
— Вот только… — в голосе Олега появились извиняющиеся нотки, — с Семой Пфайферманом вам сегодня вряд ли удастся встретиться. Он позвонил мне только что, сказал, что приболел, и просил день- другой — отлежаться. Сердце прихватило. Надо же, какая незадача! И мне он просто ой как нужен сейчас, но что поделать…
— Вы мне вроде бы не говорили, что он сердечник.
— Да никогда он им не был, сам удивляюсь… Впрочем, что тут удивляться: у мужчин после сорока
