— Я приглашу их к себе, — говорит Тетя. — Мне стоит взглянуть на нее один раз, и я поставлю диагноз!..
«Все болтовня, — думаю я. — Гимнастика языка! Язык трубочкой, язык чашечкой, язык жалом…»
На нервной почве я перемыла всю посуду. В том числе и чистую. Борис пошел на разведку и спустя минуту вернулся с донесением:
— Хотите знать, о чем они говорят? Мика объясняет Витьке принцип обратной связи. А мы, как дураки, киснем на кухне!
Они почти не обратили на нас внимания. Мика снял пиджак и чертил на бумажной салфетке своим «монбланом» какую-то схему. Витька слушал его, как бога. К еде он почти не притронулся.
Итак, принцип «контролируй то, что делаешь», разглагольствовал Мика, откинув голову, словно любуясь чертежом. — Пример — автомобиль. Если автомобиль ушел влево или дорога ушла вправо — что суть одно и то же, — глаза это проверяют, и сигнал идет в мозг, от него — к рукам, к рулю. Таким образом, тут мы имеем принцип замкнутого управления… — Мика ловит мой возмущенный взгляд и успокоительно моргает. — Где чай? — спрашивает он. — Мне кажется, мы с ефрейтором заработали по стакану крепкого чая с хорошим куском пирога!..
Вскоре они уходят — Мика уважает режим старшего брата. Они надеются поймать такси и забирают с собой Тетю, чтобы по пути завезти ее домой.
— Помни, о чем я тебя просил! — кричит Мика уже из кабины лифта.
— Бу-сде, — отвечает Витька.
И лифт проваливается вниз.
Пока Тетя искала свою беличью муфту, пока прятала в нее — в муфте есть карман — свои папиросы, спички, пока проверяла, тут ли носовой платок и ключи, Мика успел знаками показать, что позвонит завтра. Хотелось бы знать, о чем он Витьку просил! Должно быть, просил подождать, подумать. Взвесить все про и контра…
Я не решаюсь спрашивать. Подожду. Как всегда после ухода гостей, я наслаждаюсь тишиной. В комнате накурено и пахнет Тетей — она любит крепкие цветочные духи.
«Женя права, — думаю я. — Надо переменить тактику. Пригласить эту девицу в дом, сделать вид, что мы безумно счастливы!..»
От одной этой мысли меня снова бросает в дрожь.
Наш Кибернетик звонит ровно в десять утра. Он звонит с работы. Ни Бориса, ни Витьки нет дома. Я одна. Услышав в трубке голос Мики, я почему-то встала и выслушала его сообщение стоя. Как приговор.
Ее зовут Светлана. Ей двадцать лет. Она уже была замужем, но неудачно…
Итак, она звалась Светлана…
— Ну, ты удовлетворена? — спрашивает Мика. Как будто сообщил мне нечто очень приятное.
— Ужасно, — говорю я. — Все это ужасно!..
— Напротив! Все обстоит отлично!..
— Не знаю, на чем основан твой оптимизм, — говорю я.
— На опыте, моя радость. Исключительно на опыте. В данной ситуации чем хуже, тем лучше.
— Какие вы самоуверенные, Звонцовы! И ты, и Борис, и Витька!.. И даже Тетя!.. Откуда это у вас? Ты с ним даже толком не говорил. Обратная связь, принцип замкнутого управления, какой-то автомобиль.
— А это, по-твоему, что? Это как раз и был разговор. Мы говорили о самоконтроле, о принципе «контролируй то, что делаешь». Знаешь, технические примеры звучат убедительней, чем классика… Классику я оставляю тебе!
По тону Мики я слышу, что он обиделся. Человек старается, звонит с работы…
— Мика, солнышко, — говорю я нежно. — Не сердись! Еще только один вопрос. О чем ты его просил?..
— Не понял? — говорит Мика.
— Ты крикнул ему. Уже из лифта: «Помни, о чем я тебя просил!»
Мика молчит.
— Ну, это как раз к делу не относится, — говорит он. В его голосе слышится смущение. — Видишь ли, в его мастерской солидная клиентура. Я просил, чтобы он поузнавал, не продает ли кто-нибудь японский транзистор «Айко». Это отличная штука — два микрофона, один из них встроенный.
…Положив трубку, я долго сижу неподвижно. В доме тишина. Та особая городская тишина, которая состоит из множества слитных звуков, приглушенный двойными рамами гул тяжелых грузовиков, скребок дворника во дворе, воробьиное чириканье и фортепианные упражнения за стеной — гаммы вперемежку с «собачьим вальсом»…
Когда-то мама мечтала, чтобы я выучилась играть на пианино. Своего инструмента у нас не было. Мне наняли учительницу, и я занималась с ней раз в неделю. А упражняться ходила к одной знакомой старушке. Полгода позанималась, и тут — война…
До-ре-ми-фа-соль-фа-ми-ре-до!..
Наши с Колей родители были простые люди, оба — отец и мама — работали на обувной фабрике. Высшей похвалой в их устах было, когда они говорили о ком-то: «интеллигентный человек». Я интеллигент в первом поколении. И, возможно, в последнем, если Витька бросит институт и женится на этой…
Фотокарточка Коли смотрит на меня со стены. Он снялся, когда ему присвоили звание гвардии лейтенанта. Мама всегда носила ее с собой, а умирая, не выпускала из рук. Потом я ее увеличила — черты от этого стали расплывчатыми, фотограф их подретушировал.
И все же это мой Коля. Как мне не хватает его сейчас!.. Мне кажется, он нашел бы с Витькой общий язык. Боевой офицер, командир взвода противотанковых пушек. Смуглый темнобровый мальчик с блестящими, как у Витьки, глазами. Да, они у него всегда блестели! Он был фантазер и даже писал стихи. Он писал о войне в Испании, о природе. И о любви тоже — он был влюблен в кудрявую Лялю Белкину из параллельного класса. Потом она стала артисткой, довольно известной. Взяла псевдоним. Как-то я увидала ее на экране и сразу узнала. Раздобыла адрес. Мне хотелось отдать предназначенное ей письмо, которое нам переслали с фронта друзья брата, — Коля не успел его отправить…
Наверное, я пришла некстати. У нее были гости. Она пригласила меня к столу, но я отказалась. Я смотрела на нее глазами Коли. Она была еще хороша, в белой с манжетами нейлоновой блузке и узкой юбке. В черных туфлях на шпильках — тогда они только входили в моду.
Я протянула письмо. Она читала его, подняв бровь и шевеля губами. Прочитала и вернула его мне. Я удивилась, что она мне его вернула. Ведь я принесла ей это письмо насовсем.
— Как хорошо он писал! — сказала она. — У него был талант, я всегда ему говорила…
Ее ждали гости — в дверь все время заглядывали и слышался чей-то смех. Она сидела на краешке стула, печально склонив красивую голову. Мы обе молчали. Это была минута молчания в память Коли.
Я поднялась первая и стала прощаться.
— У меня было много его писем, — сказала она. — Куда-то все подевалось.
Выйдя на улицу, я долго шла по бульвару. Была осень, и листья шуршали под ногами. Я шла и повторяла про себя стихи Коли про осень, почему-то он считал, что из них может получиться песня.
Хорошо, что она мне вернула письмо. Я знаю его почти наизусть. «Здравствуй, Лялька! Ты даже не
