потребовал объяснений, едва удержавшись от того, чтобы не ударить со всей силы кулаком по столу. Виталька тоже нервничал. Однако, в отличие от отца, он держал себя в руках и только нервно постукивал по столу указательным пальцем правой руки.
– Ну как хочешь, – став вдруг враз серьезным и суровым, ответил Вьюнец и, посмотрев на меня более мягко, чем на моего клиента, спросил: – А дама не желает чего-нибудь? Может быть, выпить?
– Я не пью на работе, – сухо ответила я и в упор посмотрела на Олега Станиславовича.
– Негоже попусту занимать место, – резюмировал Вьюнец и поманил пальцем стоящего наготове в нескольких метрах от нас официанта.
Отдав соответствующее распоряжение, приятель Беккера без каких-либо ужимок произнес:
– А теперь к делу. Я думаю, Валера, пришло для нас время поделить бизнес и пуститься каждому в самостоятельное плавание.
Трудно передать, насколько меня удивили его слова, но описать взгляд Валерия Павловича, полный недоумения, гнева, ужаса и еще великого множества человеческих чувств, еще сложнее. Он открыл рот и, от волнения потеряв голос, подобно змее, прошипел:
– Что-о?
– Всему настает когда-нибудь конец, – философски, видимо, готовый к подобной реакции, а потому нимало не смущенный ею, пояснил Вьюнец.
– Но почему? Как? Что происходит? – растерянно заговорил Виталька.
– Я желаю забрать свою часть, поделив наше совместное дело, – обращаясь к Беккеру-старшему, объявил Олег Станиславович, – а ты можешь поступать со своей так, как тебе заблагорассудится.
Валерий Павлович потерял дар речи. Он сидел, глядя в одну точку, плотно сжав губы и широко открыв глаза. А вот Виталька оказался куда более находчивым. Возможно, он в определенной степени был психологически подготовлен моим недавним рассказом о стокгольмском приобретении Вьюнца.
– Но какова причина вашего решения, вы можете объяснить? – спросил Беккер-младший, не глядя на отцовского приятеля.
Я представляла, что сейчас творилось в душе у Витальки.
Всего несколько дней назад Олег Станиславович имел в его глазах неоспоримый авторитет и был для него почти родным человеком, заслуживающим глубокого уважения. Теперь же все рушилось. А то, что формируется годами, никогда не ломается безболезненно.
– Есть причины, Виталя, – ответил после некоторого молчания Вьюнец, – которые словами объяснить невозможно. Они назревают годами, а потом вдруг их тяжесть становится нестерпимой.
Я пристально следила за Вьюнцом, стараясь не упустить из виду не только ни один его жест, но даже ни одно мимическое движение. В то же время я держала в поле зрения и помещение ресторана.
Я ждала, что Вьюнец сообщит о своем переезде в Швецию. Но он молчал об этом, начав перечислять все те разногласия, которые стали остро вставать между ним и Валерием Павловичем в последнее время и которые, как выяснилось, существовали с давних пор.
Беккер-старший сначала молчал, а потом вдруг его будто прорвало, и все то, что какими-то неведомыми силами удерживалось до того внутри, внезапно полилось наружу.
– А как ты собираешься это сделать? – ядовито, сквозь зубы протискивая каждое слово, произнес он.
– Ну, я думаю, – подняв брови, начал Вьюнец, несколько обрадованный началом нового этапа разговора, – мы люди достаточно деловые, предприимчивые, разумные и сможем разделить все без морального и материального ущерба друг для друга.
– Да? – саркастично хмыкнул Беккер. – Может, у тебя уже и план раздела имеется?
– Нет, – нахмурившись, ответил Олег Станиславович, – я предполагал, что мы совместно его составим.
Последние слова привели меня в изумление. Если я правильно понимала, никакого договора о правилах раздела совместного бизнеса между друзьями не существовало. «Разве такое бывает? – думала я. – Такие серьезные, опытные люди... Облажался Валерий Павлович... Вляпался глубоко и конкретно... Что теперь будет? Кажется, я еще больше начинаю подозревать Вьюнца, потому что причины, по которым он мог желать смерти своему другу, не вызывают сомнения». Меня раздирало любопытство относительно того, правильно ли я все понимала и как такое могло случиться. Поэтому я, стараясь сохранять спокойствие, спросила:
– У вас что, нет соответствующих документов? Акций и так далее?
Моего вопроса, казалось, никто не заметил. Какое-то время между нами стояла гробовая тишина.
– Значит, твое решение окончательно? Ты серьезно все решил? Все продумал? – злобно оживившись, поинтересовался Беккер-старший.
– Да, – не задумываясь ни на минуту, отрезал Олег Станиславович.
– Погодите, – вмешался Виталька. Он был настолько возмущен, что даже привстал. – Давайте лучше разрешим все спорные вопросы, которые между вами возникли, и, забыв раз и навсегда этот разговор, станем жить по-прежнему.
– Тебе трудно, Виталя, я понимаю... – начал было Вьюнец, но его перебил Валерий Павлович:
– Нет уж, теперь я этого не хочу! Делим все! – На этот раз Беккер-старший стукнул – таки кулаком по столу. Стоявшие на нем стеклянные приборы дружно зазвенели. Посетители ресторана, как по команде, посмотрели в нашу сторону, но никто не решился предпринять каких-либо действий или что-то спросить.
Я продолжала наблюдать за друзьями, теперь уже бывшими, боясь только того, как бы они не вцепились друг другу в глотку. Валерий Павлович был всерьез взбешен. А его последняя реплика и удар по столу уничтожили спокойствие Вьюнца, у которого сразу стала подрагивать правая бровь.
– Да, – сурово сказал он, – ходу назад нет. Тем более что я уезжаю из Тарасова.
Мы с Виталькой переглянулись, а Валерий Павлович, еще более покраснев, протянул:
– Даже та-ак? Ты давно уже все решил?
– Какое это имеет значение... – буркнул Вьюнец.
– В сущности – да, абсолютно никакого, – скороговоркой пробормотал Валерий Павлович, разглаживая обеими руками белоснежную скатерку.
После этого он щелкнул в воздухе пальцами, приглашая таким образом не сводящего с нас глаз официанта. В этот момент казалось, что он совершенно забыл о своем приятеле и незаконченном разговоре. Беккер неторопливо сделал заказ на троих, не спрашивая нашего с Виталькой мнения, а когда служащий ресторана удалился, будто сам себе пояснил:
– Разговор предстоит серьезный, следует подкрепиться.
Вьюнец кашлянул, а потом сказал:
– Учитывая моральный ущерб, который я скорее всего тебе причиняю неожиданностью своего предложения, предлагаю шестьдесят процентов оставить тебе, а сорок – мне.
– Гм, ловко ты! – процедил Беккер-старший и притворно расхохотался.
– Тогда пятьдесят на пятьдесят, – безапелляционно заявил Олег Станиславович.
– Ты, значит, со своей дурой в кругосветных месяцами пропадал, а теперь мне шестьдесят процентов предлагаешь? Ловко! – продолжал Беккер, будто не слышал последней фразы Олега Станиславовича.
– А чей начальный взнос был? – прищурившись, ядовито заметил Вьюнец. – Если считать, то давай уж считать с первого дня.
– А по чьей вине мы в девяностом прогорели по-крупному? – поджав губы и выпучив на приятеля глаза, взвился Беккер.
– А кто годом позже принес такую прибыль, которая тебе до этого и во сне не снилась?
Тон обоих собеседников становился все более угрожающим. Они практически перешли на крик, и Виталька решил умерить их пыл после последней реплики.
– Тихо! Тихо! – раздвигая отца и его приятеля руками, закричал он.
Я тоже посчитала нужным вмешаться, заявив Вьюнцу:
– Олег Станиславович, помните, что при вашем друге находится телохранитель. За любым жестом, способным причинить вред моему клиенту, последует адекватная реакция с моей стороны.
– Ох-ох-ох! – издевательски закудахтал Олег Станиславович.
