Эти слова моряки отметили дружным хохотом.
— Беда в другом, — продолжил я сочиняемую на ходу речь. — Депутатов представляющих интересы трудового народа, я уже не говорю о солдатах и матросах, в этой Думе крайне мало. Почитай и нет их там вовсе! А значит и назначенным ей министрам интересы народа блюсти будет не с руки. Наобещают, конечно, с три короба. Может и вольности какие дадут. Но только закончится все новым ярмом для нашей с вами шеи.
Я замолчал, давая морякам время переварить услышанное. Первым опомнился Кошкин.
— Погоди, товарищ Ежов, а для чего мы тогда сегодня Совет выбирать будем?
— Молодец, Кошкин! — похвалил я матроса. — В самый корень узрел. Именно Совет должен стать той силой, которая передаст власть в руки народа! Но не сразу…
— Почему? Почему не сразу? — понеслось со всех сторон.
— А потому, товарищи, что те светлые головы, которые могли бы возглавить Совет, сейчас по тюрьмам сидят, да по заграницам маются. Никак им сюда сегодня не поспеть!
И снова в разговоре возникла пауза.
— Так может и не надо сегодня Совет выбирать? — предложил Звягинцев. — Вот съедутся товарищи, о которых вы говорили, тогда и быть выборам!
И тут мне впервые пришла в голову мысль: может прав матрос? Может, нет резона выбирать Совет, в который наверняка пролезут соглашатели всех мастей? Но чего попусту гонять мысль, если процесс уже запущен? И сказал я не совсем то, что думал:
— Хоть ты во многом и прав, товарищ Звягинцев, но Совет нужно выбирать как можно скорее! Пусть он будет пока не таким, как нам этого хочется. Но даже вокруг такого Совета можно сплотить рабочие, солдатские и матросские массы. Если даже власть пока окажется в руках чуждого народу правительства — оружие должно остаться в наших руках! Придет время и это оружие поможет вернуть власть народу! А пока будем готовиться, склонять наших братьев на фронтах и флотах на нашу сторону, будем формировать Красную Гвардию!
— А что это, Красная Гвардия? — спросил кто-то.
— Это я вам, братишки, заясню, — поспешил вмешаться Кошкин. — Я когда в штабе был, видел броневики с намалеванными на них большими красными звездами и солдат, у которых вместо кокард такие же звезды только маленькие.
— Вот Кошкин заливает! — крикнул кто-то, и все засмеялись.
Обиженный недоверием товарищей Кошкин повернулся ко мне.
— Ну, скажи ты им, товарищ Ежов, что я правду говорю.
— Подтверждаю. Все что сказал Кошкин — чистая правда. — Я достал из кармана звездочку и протянул ее комитетчикам. — Смотрите!
Звездочка пошла по рукам. Потом Звягинцев уточнил:
— Это такой отличительный знак. Я правильно понимаю?
— Верно понимаешь, товарищ Звягинцев, — подтвердил я. — Красная звезда это отличительный знак Красной Гвардии.
Звягинцев протянул мне звездочку, но Кошкин ее перехватил.
— Погодь!
Он снял с головы бескозырку, заменил на ней кокарду звездочкой и надел на голову. Морякам затея понравилась.
— А еще звездочки есть? — спросили у меня.
— С собой одна была. Но дело не в этом. Вы люди военные, понимать должны: прежде чем какой знак на форму цеплять, на это надо разрешение получить.
— Отцепляй, Кошкин, звездочку! — распорядился Звягинцев.
Огорченный Кошкин нехотя стянул с головы бескозырку, но тут я его попридержал.
— Погоди, Кошкин. Я хочу спросить у вас, товарищи, а почему бы 'Авроре' не стать первым в Российском флоте красногвардейским кораблем?
Моряки переглянулись.
— А это возможно? — спросил Звягинцев.
— Почему нет? Если экипаж крейсера выскажется 'за', закрепляйте решение постановлением судового комитета и отправляйте бумагу к нам в штаб. Думаю, вам не откажут. А ты, Кошкин, можешь звездочку оставить, как образец.
— Сегодня же и решим! — заверил меня Звягинцев.
— Вот и ладно! Теперь, товарищи, хотелось бы услышать о вашем житье-бытье…
Да, накипело у ребят. Как они до сих пор некоторым офицерам спины не продырявили — диву даюсь. После того, как волна матросского гнева пошла на убыль, вновь беру слово:
— Даже не знаю, что и сказать. Вас послушать, так всех офицеров в расход пустить надо. А ведь без офицеров корабль — не корабль. Или вы думаете иначе?
— Да нет, все правильно, куда без офицеров, — неохотно согласился со мной Звягинцев.
— Тогда давайте поступим так. Передо мной список офицеров крейсера. Я буду называть фамилии, а вы решайте: быть офицеру на борту или нет. Арестованных командира и старшего помощника обсуждать, я думаю, не будем? Или вы считаете иначе?
— Да какой иначе! — воскликнул Звягинцев. — После того, как они нам сегодня револьверами в рожи тыкали, братишки на них шибко злые. Тут им все равно кранты.
Мои опасения оказались напрасными. Хотя комитетчики во время обсуждения основательно промыли косточки своим командирам, но помимо Никольского и Ограновича (старший офицер 'Авроры') к списанию на берег 'приговорили' всего двух офицеров. Теперь предстояло самое трудное: разговор с офицерами. Исполнение этой миссии я возложил целиком на себя. Комитетчиков перед тем, как им покинуть каюту предупредил:
— С офицерами, которым вы сами доверили командование крейсером, надлежит обращаться согласно действующего устава.
После этих слов в командирской каюте заштормило. Я с невозмутимым лицом дождался, пока матросы немного успокоятся, потом вернул себе слово:
— Флот без дисциплины — рыбацкая артель, и даже хуже. Дисциплина в военном флоте была, есть и будет! А в революционном флоте тем более. С этого дня крейсер является общенародной собственностью. А за сохранность этой собственности и за боеготовность корабля отвечает теперь вся команда и в первую очередь судовой комитет! Я ведь вас спрашивал, можете служить Революции без офицеров? Вы ответили 'нет'. А раз 'нет', то извольте исполнять приказы тех офицеров, которых вы сами над собой поставили. Но только по службе! Вне службы и у вас, и у них совершенно одинаковые права. А насчет устава не беспокойтесь. В ближайшее время некоторые наиболее реакционные положения будут отменены. А пока терпите!
С офицерами я беседовал с каждым по отдельности. Душой не кривил. То, что с этого дня служить им будет значительно сложнее — не скрывал. И был очень рад тому, что когда за последним офицером закрылась дверь каюты, 'Аврора' не осталась ни без командира, ни без командного состава, хотя и весьма поредевшего.
Оставив каюту, в которую вот-вот должен был вселиться ее новый владелец, я пошел искать комитетчиков. Зачитал им новую судовую роль и еще раз напомнил: с офицерами должно обращаться как со старшими по званию и должности.
— Это мы уже уяснили, — хмуро сказал Звягинцев. — И до команды тоже довели.
— До всех дошло? — поинтересовался я.
— До большинства дошло, а тех, кто попробует бузить, будем приводить в чувство по нашим матросским рецептам! — твердо заявил Звягинцев.
Потом он протянул мне лист бумаги. Это было обращение моряков крейсера 'Аврора', подписанное от имени команды судовым комитетом, к объединенному штабу с просьбой считать корабль боевой единицей
