Ну-с, что у нас Максимов? В конторе чуть больше десяти лет. А попал он к нам… Опа-на! Хлопец из 'задвиженцев'. С таким тестем мог бы задвинуться куда и побогаче. Теперь понятно, почему его не уволили, а ограничились понижением в звании и отрешили от должности начальника отдела. Однако других грешков окромя тестиной руки за ним, вроде как, и не водится. Зато водится несколько удачно проведенных операций. Получается что и все награды, и подполковничьи погоны хлопец получил вполне заслужено. Чего ж он, если, выходит, не дурак, так с танцулькой-то обмишурился? Хотя, сочинил он это 'Латинское танго' давненько, когда еще в капитанишках сопливых ходил. Видно и впрямь романтика в одном месте играла.
Ну, где, скажите, справедливость? Мало того, что с должности сняли и в звании понизили, так еще сослуживцы мне чуть ли не бойкот объявили. Обращаются только по службе. За ее пределами меня для них как бы ни существует. Даже дружок мой, майор Самохин, когда прижал я его к стенке, сказал: 'А чего ты хотел? Из-за твоей гребаной операции начальству такого пендаля отвесили, что генералы еще долго сидеть не смогут. Ну и нам, кто пониже, тоже перепало, и, заметь, по тому же месту. Так что терпи. Сам знаешь: каков результат, такова и награда'. Охренели они все что ли? Причем тут результат, если не было никакого результата? То есть, он, конечно, был, но промежуточный, не окончательный. Я пытался убедить в этом генерала Николаева, но старик собздел и операцию прикрыл. За что и поплатился. А обиду на меня затаил. Когда уходил, даже руки не подал. Всем подал, а мне нет. А все потому, что я для них как был 'задвиженец' так им и остался. Ну, продвинул меня сюда тесть, не спорю. Так ведь когда это было? Я с тех пор это продвижение верой и правдой отработал. Службой не манкировал, от командировок не отказывался, дежурил по графику. Обидно, как есть обидно. Одна надежда, на нового начальника управления. Как вызовет меня, а он меня обязательно вызовет, так и выложу все как есть. Сологуб, говорят, мужик хоть и со странностями, но с головой и справедливость любит. Если он меня не поймет, тогда все, хана, надо искать другое место. Тесть уже намекал. Только ведь это дерьмо всю жизнь за мной таскаться будет.
Только что закончил изучать материалы по 'Латинскому танго' и возникло у меня сомнение: а не рано ли эту операцию прикрыли? Тут как раз и Максимов нарисовался. Вошел ровно в пятнадцать, доложился, чин по чину. А что, офицер, как офицер. Форма по фигуре и выправка соответствует. А что скован маленько, так у него обстоятельства.
– Присаживайтесь, товарищ майор и доложите все, что можете доложить по операции 'Латинское танго'.
Доклад начальству вещь, право, скучная. Пусть казенные речи Сологуб слушает, а вам я расскажу все, то же самое, но другими словами.
Началась эта история как раз в конце второго миллениума. Я тогда только-только удачно женился. Под словом 'удачно' я подразумеваю брак – для меня второй – с очень красивой девушкой, с которой мы по- прежнему души друг в друге нечаем, а не 'мохнатую' лапу ее отца. Хотя тогда, не скрою, эта лапа меня сильно поддержала. Вернее, не столько поддержала меня, сколько сохранила наш с Ларисой брак. Не уверен, что Ларочка была бы со мной столь же счастлива вдали от Москвы, куда я непременно бы отправился, не похлопочи за меня тесть.
Впервые, в Конторе я появился в новеньких о четырех маленьких звездочках погонах, с небольшим – правда, тогда я так не считал – опытом оперативной работы и непомерными амбициями. Благодаря им, я в конце концов оказался в архиве, куда не в меру ретивый капитан был сослан на время: дабы сам охолонился, и другие от него отдохнули. Дело о 'золоте Колчака' попалось мне в руки толи на второй, толи на третий день вынужденного заточения. К этому времени оно настолько обросло бумагами, что занимало три увесистых тома. Я читал их как приключенческий роман. Чего там только не было: отвага и трусость, доблесть и предательство, была даже любовь, которая, правда, закончилась весьма трагически, а так же много-много крови – и не крупицы золота. Дело напоминало место преступления, затоптанное толпой зевак, после которых взять след уже не представляется возможным. В чем и расписались десятки моих предшественников, раз за разом отправляя дело в архив. Но я-то считал себя гением сыска, и на свою беду единственный раз в жизни оказался прав. Во что в конечном итоге вылилась моя правота, вы уже знаете. Но все по порядку. Где-то в конце второго тома мне попалась справка, составленная одним их моих предшественников, в которой говорилось, что некоторые старожилы города Култук рассказывали об угоне со станции в конце января 1920 года тремя белогвардейскими офицерами паровоза и четырех вагонов, предположительно с колчаковским золотом. С этого места показания свидетелей разняться. Одни утверждают, что поезд ушел в сторону станции Слюдянка, другие – в сторону станции Маритуй. В ходе оперативно-розыскных действий полученная информация подтверждена не была. По сути это был даже не документ, поскольку основывалась справка исключительно на домыслах скучающих стариков. Но фраза о трех белогвардейских офицерах и золоте показалась мне знакомой. Весь остаток дня я вспоминал: где я мог подобное слышать или читать? И вспомнил-таки!
В то время я увлекся сбором информации о Белом движении. Как-то попалась мне в руки книжка воспоминаний одного каппелевского офицера, в которой он упоминал, что после захоронения гроба Каппеля в Харбине осенью 1920 года стал свидетелем ссоры, которая произошла между его приятелем и тремя другими офицерами. Приятель мемуариста был изрядно пьян, обвинял тех троих в скаредности, кричал, что они угнали эшелон с золотом, а ему не хотят дать денег взаймы. Автор мемуаров извинился тогда за своего приятеля и с помощью других офицеров увел скандалиста, благодаря чему ссора продолжения не имела. И еще мне помнилось, что в мемуарах указываются звания и фамилии всех участников ссоры. Придя домой, я нашел книжку и принялся ее листать. Так и есть! Скандал затеял подполковник Серов, а обвинения были высказаны в адрес капитана Рощина, есаула Егорова и капитана Вяземского. Я отложил книжку в сторону и задумался: а что если три упомянутых в мемуарах офицера это те самые, что угнали со станции Култук вагоны с золотом? И я решил выяснить, как сложилась судьба трех каппелевских офицеров после 1920 года. След капитана Рощина оборвался сразу: никаких упоминаний о его дальнейшей жизни мне обнаружить не удалось. Есаул Егоров вскоре после событий описанных в мемуарах вернулся в Россию на территорию занятую в то время войсками атамана Семенова, где его след так же затерялся. А вот с капитаном Вяземским мне повезло больше (или не повезло, если смотреть на вещи сегодняшним взглядом). Из Харбина он направился прямиков в США, но долго там не задержался, уехал в Южную Америку, где нашел окончательное пристанище в республике Рагвай. Теперь там живут его прямые потомки, и, как мне удалось выяснить, весьма неплохо живут. Не легло ли в основу их благополучия 'золото Колчака'? Я не мог пока обратиться к руководству Конторы с просьбой выяснить это по нашим каналам, поэтому обратился к тестю, у которого были крепкие связи в МИДе. Тот отнесся к моей просьбе без понимания, но обещал помочь. Вскоре у меня на руках оказалась бумага без признаков ведомственной принадлежности, из которой явствовало, что весь достаток семьи Вяземских имеет чисто рагвайское происхождение. Впору было бы закрыть мой частный сыск, если бы на этом бумага и закончилась. Но в ней имелось продолжение, в котором упоминалось о существовании некой таинственной шкатулки, некогда принадлежавшей тому самому капитану Вяземскому и о странном завещании, которое он касательно этой шкатулки оставил. Это была уже ниточка, на дальнем конце которой вполне могли оказаться четыре вагона с золотом. Свои соображения я изложил в рапорте, который положил на стол начальнику своего отдела. Полковник прочел бумагу, после чего посмотрел на меня с явным сочувствием. 'Моя вина, – сказал он. – Совсем, видно, забило тебе мозги архивной пылью, коли ты в кладоискатели решил податься. Давай поступим так: бумагу эту твою рвем, и ты возвращаешься к оперативной работе'. Полковник у меня на
