У кого-то в сумраке душного подвала, под шепот дождя, скатывавшегося по стенам снаружи, плелись друг за другом, как прохожие в поле, невеселые мысли. И в мечты врывалась горькая действительность:
— Теперь, как холода будут, ребята, неужто в Ташкент тронемся?
В подвале вдруг становилось тихо и в тишине не один вздох вырывался и таял, как задушенный стон. Никто не отвечал. Тогда смелее уже раздавался тот же голос:
— Пыляю, вот, холоду не бояться теперь. И кормят и поят!
— А он нас всех подвел, хорошо? — вскакивал невидный в темноте Ванюшка, — за это надо что ему сделать, а?
— Коська все равно пропил бы да пронюхал бы весь выкуп. Знаем мы!
— Так ты что ж? Значит против всех… Это ты-то, Семик, что мы тебя приняли…
— Я не против, а вот замажут нас тут всех на смерть, как в Ташкенте…
— Ну так что ж теперь?
— А Пыляй вот ушел.
— Так и ты хочешь? Иди, мы тебя не держим. Иди, куда хочешь.
— И уйду!
— Иди, только уж тогда назад не ворочайся!
— И не вернусь.
Пока еще ребята ограничивались спорами. Но Коська чувствовал, как они становились все менее и менее послушными. Подговорить их на новую охоту у Проломных ворот ему не удалось вовсе. Промышлять же бабьими сумочками становилось с каждым днем все труднее и труднее. Лотошники, корзинщики и вся торговая мелочь давно уже научились обороняться от налетавшей вдруг на лотки Коськиной стаи.
Даже с мальчишками и девчонками трудно было справляться. Едва лишь показывался Коська со своей оравой, как уже от лотка к лотку передавался сторожевой крик: «Шарашики»!
И Коська должен был проходить мимо, делая вид парня, шляющегося по набережной ради собственного своего удовольствия.
Мало-помалу энергия его таяла, предприимчивость исчезала. Прежнее доверие ребят к нему быстро переходило в открытое недовольство. Маленький бандит уже подумывал о том, чтобы бросить все дело и исчезнуть, обманув каким-нибудь ловким приемом ребят, когда на Болоте толстая, круглая, как бочка, торговка, неожиданно для ее толщины, поймала его и под одобрительный ропот толпы сдала милиционеру.
Коська даже не пытался сбежать, он с совершенной готовностью протерпел все неприятности, которым нужно было подвергнуться на не очень длинном пути с Болота через милицию до приюта малолетних правонарушителей.
Встретив же в столовой своего врага, он совсем был вознагражден. Привычная сообразительность вернулась к нему и к полночи план мести был обдуман им до последней мелочи.
Спокойный и торжествующий, он тотчас же и приступил к его выполнению, не собираясь задерживаться в приюте лишний день даже и для Пыляя.
Глава седьмая
Мститель
Коська плотно притворил за собой дверь и остановился, оглядывая комнату. Искать среди двух десятков кроватей, прикрытых одинаковыми одеялами, своего врага было бесполезно. Да и едва ли дали бы в обиду своего товарища остальные.
Постояв на пороге несколько секунд в раздумье, Коська свистнул тихо, но тревожно. На свист тотчас же поднялась голова с крайней кровати:
— Что надо?
Коська не отодвинулся от двери, точно сторожил выход.
— Кто у вас старший тут, шарашики?
— Зачем?
— Дела важнецкие.
Спрашивавший прошлепал босыми ногами по холодному полу до передней кровати и тронул за плечо старшего. Тот вскочил с привычным проворством и тотчас же сел на постели, точно никогда не дремал.
— Какой-то тебя добивается, Лопоухий! Встань!
— Чего надо?
— Пойди сюда — позвал Коська.
— А ты не подойдешь?
— Дверь держу.
— Зачем?
— А чтоб один стервец не сбежал, пока мы договоримся!
Лопоухий встал нехотя и, сжав кулаки, сдвинув брови, решительно направился к нежданному гостю:
— Тебе что надо, спрашиваю? Новый ты тут, а на драку лезешь — гляди: у нас не на улице!
— Погоди маленько, — холодно отвел его кулаки Коська, — не буди раньше времени народ. Ты старший тут?
— Я.
— Есть у тебя в спальной мальчишка Пыляй?
— Пыляев Михаил — есть.
— Я этому стервецу голову проломить должен.
— А мне, может, подержать? — ухмыльнулся тот и вдруг насупился, — говори в чем дело? На воле было у тебя с ним что?
— На воле.
— Говори, что было!
Раздраженный их шепот гудел в комнате все звончее и гуще. Ребята с ближних коек подымали головы, выползали из-под одеял, прислушивались. В темноте силуэты сцепившихся у двери мальчишек были неясны и тревожный шепот, бежавший от одного к другому, не разъясняя тревоги, будил соседей друг за другом. Кое-где уже слышалось шлепанье босых ног по полу и через минуту встревоженные тени маленьких человечков сгрудились у дверей.
— Он товарищей продал! — коротко отрезал ночной гость, — милиции продал.
— Говори толком.
Лопоухий отступил, силясь в темноте разглядеть неожиданного обвинителя, и повторил:
— Говори. Без суда мы своего не выдадим. Вот ребята встали — послушаем. Врешь — вылетишь отсюда в два счета за булгу. Как дело было?
— Где он сам?
— Найдем, когда понадобится.
Коська помялся, потом усмехнулся и сказал коротко:
— Он в моей ораве был и в китайской стене мы все жили, в подвале в башне. И сделал я одно дело, а он убег ночью и призвал милицию. За него нас из стен выкурили, а мало этого — меня еще и сюда приволокли. Я бы хоть и нонче же убег, мне тут не с руки. А вот только его морду за столом увидел и остался. Мне отсюда не уйти без того, чтоб я ему это дело спустил. Дайте мне его и готово. Вам такого тоже не держать бы у себя.
— Не учи! — огрызнулся Лопоухий, сами с усами. — Чем докажешь?
— Пусть отопрется…
— Пойдем!
Лопоухий решительно двинулся в угол огромной комнаты к кровати Пыляя. У открытого окна было
