Я думала, утром у меня изменится настроение, вся эта петрушка с вероломными председателями всяческих союзов и самодовольными меценатами забудется. Ан нет, на душе было так же паршиво, как и вчера. Нет, ну надо, а?
Приняв душ, решила варить кофе, но по дороге из ванной на кухню — в прихожей — меня остановил звонок в дверь. Кого еще черти принесли?
Я открыла дверь. Ура! Черти принесли Диму. Я повисла у него на шее, он пошатнулся и чуть не упал. Оказалось, в ментовке его продержали целую ночь.
— Относительный комфорт они, конечно, предоставили, — присев в кресло, рассказывал Дима, — но, понимаешь, Таня, я не такой человек, чтобы уснуть в пустом кабинете отделения милиции, да еще когда тебя через каждые полчаса выдергивают выяснять какие-то подробности…
Дима пожаловался мне еще минут пять и уснул. В том же кресле, где провела ночь и я.
Он принес мне мои вещи: я открыла рюкзак — на дне его мешочек с гадальными костями. Даже спасибо не успела сказать.
Дима захрапел.
Я посмотрела на часы: половина одиннадцатого утра, а я кофе еще не приготовила. Вот выпью кофе, Дима проснется, и поедем мы вместе к Стасу, дружку моему школьному. Раны сердца моего лечить. Бутылочку купим по дороге, деньги у меня еще остались, немного, правда. На сегодня хватит, а завтра я к Благушину поеду. За своими законными.
Я пошла на кухню, но, видно, сегодня попасть туда, а уж тем более сварить себе кофе у меня не получится — зазвонил телефон. Пришлось снять трубку.
— Алло, Татьяна Александровна?
Благушин!
Ну, уж подняла трубку, теперь говори.
— Слушаю, — сухо сказала я.
— Татьяна Александровна, — затараторил Благушин, — вы уж извините, что так получилось. Понимаю, вам обидно… Но и вы должны меня понять: это не я отстранил вас от дела — свыше приказали…
— Приказали? — спросила я. — Вы что, Вадим Павлович, в милиции теперь работаете?
— Ну-у, не совсем…
— Ага, подрабатываете?
— Зачем вы так говорите? Просто у каждого предпринимателя должна быть «крыша», — вполне доступно объяснил Благушин.
В дверь снова позвонили.
Я чертыхнулась и пошла открывать. Прямо не квартира сегодня, а проходной двор какой-то.
За дверью стоял паренек с огромной корзиной роз. Я обомлела. Это кто же проявляет такое рыцарство в наш совершенно не рыцарский век? Неужели?..
— Иванова Татьяна Александровна? — строго спросил он.
— Да, я…
— Получите.
Он поставил корзину мне к ногам и, посвистывая, удалился. Чудны дела твои, Господи! От кого бы это? Я задумчиво заперла дверь и уставилась на цветы. Красиво, черт возьми.
Послышался какой-то треск. А, это телефон. Я же про Благушина совсем забыла. Я взяла трубку.
— Ну что, получили? — спросил он.
— Получила, а откуда вы… Так это вы прислали? — догадалась я.
— Это я прислал, — не стал спорить Благушин. К нему снова возвращался обычный, уверенно- снисходительный тон.
— Грехи замаливаете?
— Не только. Я ведь забыл вам сказать тогда — путевку-то в санаторий я на двоих достал — вам и мне.
Очень интересно. Это он что же, за мной, получается, ухаживает? В комнате заскрипело кресло, и раздался мерный храп. Дима спит. Так вот почему Вадим Павлович забеспокоился, когда я попросила его дать мой домашний адрес Диме! Тут мне в голову пришла еще одна мысль:
— Вадим Павлович, а, Вадим Павлович, это вы устроили, чтобы Диму всю ночь в ментовке продержали?
Благушин пробормотал что-то невразумительное.
— Не хотели, наверное, пускать его ночевать ко мне?
Благушин помолчал и спустя несколько секунд осторожно начал:
— Я ведь вам, Татьяна Александровна, по делу звоню.
— Ну, ну, я слушаю.
— Видите ли, Никуленко мы так и не взяли. Мужичонку того на «жигуле», который его подвозил, взяли. Он говорит, что Никуленко ехал до рынка «Северный», что в Ленинском районе. Там сошел. Мы уж и прочесывали там все, патрули выставили. Если высунется — сразу чтобы взять. Только не высунется он, не дурак. Знает, что за ним менты со всего города гоняются. И я вот подумал… может, вы нам еще раз поможете?
Пока он рассказывал, настроение у меня поднималось просто с бешеной скоростью. Получили, пинкертоны сраные?! Шерлоки холмсы!
Чтобы успокоиться, я помолчала с минутку.
Благушин не выдержал первым:
— Татьяна Александровна, помогите, а?
— Двойной тариф, — сказала я. — Да, да, а чего же вы хотите? Я свое задание выполнила, теперь мне еще сверхурочно работать?
— Ладно, — согласился Благушин.
По его голосу было слышно, что он такого никак не ожидал.
— Мне нужны еще деньги на текущие расходы, — добавила я.
— Будут деньги. Сейчас я пришлю машину, вам привезут деньги, и, если хотите, машина с шофером будет в вашем распоряжении.
— Очень хорошо, — сказала я и, не прощаясь, повесила трубку.
В наступившей тишине ясно раздавался Димин храп.
Я пошла на кухню. Вот интересно, Благушин всерьез за мной ухаживать начал или это, чтобы легче меня уломать продолжить поиски поганца Никуленко?
Поживем — увидим.
Пока не приехала машина, я успела сварить и выпить кофе. Дима все не просыпался. Пускай спит. Я посмотрела в окно: к моему подъезду подруливал красный «Фольксваген». Не иначе — за мной. Я быстро оделась и написала Диме записку: «Скоро буду».
А к Стасу я опять сегодня не попаду. Не судьба, Стасик.
Благушин, оказывается, прислал крутую тачку — с телефоном. Так что мне позвонили прямо из машины и предложили спуститься. Не очень-то вежливо с их стороны — ведь я все-таки дама, ну да хрен с ними. Спущусь сама.
Идя по лестнице, я по привычке механически считала ступеньки.
Так, так, выходит, Никуленко не обманул меня, когда называл адрес этого своего родственничка Чумака, а если и наврал, то чуть-чуть. Я ведь знаю Ленинский район: рынок «Северный» в двух шагах от ресторана «Океан» находится. А Никуленко говорил, что Чумак, как его? Валентин Евсеевич? Живет в пятиэтажке напротив «Океана».
Конечно, скорее всего любезный сердцу моему Григорий Львович заехал к родственничку только предупредить о провале. Скажем, минуток на пять. А потом свалил. Но ведь в любом случае начинать надо с той пятиэтажки — это единственная зацепка. Итак, едем в Ленинский район. Ох, давно я там не была! А когда-то этот район был моим местом жительства. Вот и проведаю родные места.
Я вышла на улицу. У подъезда, картинно опершись на красавец «Фольксваген», курил парень лет двадцати пяти в турецкой кожаной куртке с неаккуратно подстриженными рыжими волосами. При виде меня
