Пока живешь...

И разум течет, как течет потолок
в квартире, где пьянство и мыши.

В обители лжи поклоненье волхвов
в параграфе сна и тумана,
и в норме — склонение мудрых голов
под саном и словом болвана.
Но что же картина, сиречь полотно?..
и дышит ли в нас реставратор?..
Кора макияжа засохла давно —
бессильны фланель или вата,
сдирай по живому!.. иные куски
слиняют змеиною кожей.
Химеры, живущие в чреве тоски,
на истину слабо похожи.
Реальных чудовищ расчищенный лик
ужасней Харибды и Сциллы...
Но ты же философ, ты к крови привык
и ложкой хлебаешь бациллы.
О, музыка средних и ближних веков!..
палитра Дали и Пикассо!..
о, время мое в аксельбантах оков,
мои проходные и кассы!..
Безумна история русской души,
печальней шекспировской сказки.
И счастливы только российские вши,
и тоже по чьей-то указке.
Еще не доигран двадцатый хорал —
гигантская страстная фуга...
И бог здесь не первую скрипку играл,
его отодвинули в угол.

САМОЛЕТ

Август в звездные метели гонит нас из дома...
Самолет мой — крест нательный у аэродрома.
Не к полетной красоте ли вскинут взгляд любого?.
Самолет мой — крест нательный неба голубого.
Злится ветер — князь удельный в гати бездорожной...
Самолет мой — крест нательный на любви безбожной.
Свет неяркий, акварельный под стрелой крылатой...
Самолет мой — крест нательный на любви проклятой.
Я сойти давно хочу, да мал пейзаж окрестный.
Распят я, и нету чуда, что летает крест мой.
Даль уходит беспредельно в горизонт неявный...
Самолет мой — крест нательный на тебе, и я в нем.

НЕДОСТРЕЛЕННАЯ ПТИЦА

Нас стравили, как мышей, как клопов и тараканов.
Мы тупели, с малышей превращались в истуканов.
К нам влезали в явь и в сон, и в карманы, и в стаканы,
заставляли в унисон распевать, как обезьяны.
Нас кормили, как зверей, стадо в очередь поставив.
и камнями алтарей побивали и постами
многолетними уста иссушали, замыкали,
и боялись мы куста, и моргали, и икали.
И икотный этот ген передали нашим чадам.
Он боится перемен, соответствуя наградам.
Узнавали мы в лицо — вот начальник! вот начальник!
Предавали мы отцов и мычаньем, и молчаньем.
И не взыщут с нас отцы... Что удобно, то затенькал.
Даже лучшие певцы распевают ложь за деньги.
Эта дикая игра все ломает, все итожит,
и пора «ура! ура!» заменить на «боже! боже!»
Господин Великий Нов-город мой любимый Питер,
Ирод с Вами был не нов и Пилат, что вымыл, вытер.
Я пророчествую Вам — Ваше имя возродится!
Возлетает к небесам недостреленная птица.

ВИДИШЬ, МАМА...

Четверть шестого.
утро, с балкона упала книга,
молятся рядом баптисты,
это осенний Львов.
Это жестоко —
на простыне нарисована фига —