тополей и развесистых каштанов, была подернута серебристой дымкой. А ближе к мосту ослепительно сверкала на солнце. Три белых трех — и двухпалубных теплохода томились у причала, и я вдруг всей кожей ощутила, как это здорово — сесть на один из них и беззаботно поплыть не важно в каком направлении: главное — чтобы по обе стороны тянулись зеленые холмистые берега, а в небе сияло августовское солнце.
Я вошла в тенистый двор, утопающий в акациях, тополях и черемухе. Стояла прямо-таки оглушительная, в сравнении с пробуждающимися улицами, тишина, было пусто и покойно. Я поднялась на третий этаж и позвонила. Мне никто не ответил, напрасно я, приложив ухо к стальной двери, пыталась поймать эхо шагов. Я повторила маневр и, не дождавшись отклика, спустилась к машине. Закурила. Что же это, куда сгинули все Брехманы?
Мне ничего не оставалось, как посидеть в машине и подождать. Только я не знала, сколько мне придется ждать. Час, два или полдня? А может, чета Брехманов-старших подалась куда-нибудь за город или к родственникам и мне предстоит долгое, а главное — безрезультатное ожидание? Я гнала от себя эту мысль. Провизию и газеты можно было купить на выходе из двора, благо уличных кафе в районе набережной всегда было предостаточно. Газетный киоск тоже располагался под боком. Я дошла до него, купила «Семь дней», «Версию» и вернулась в машину.
Я просидела четыре часа, следя за всеми входящими в подъезд и выходящими из него. Несколько раз поднималась и звонила. Все напрасно. Я совсем отчаялась и поехала домой, рассчитывая вечером повторить свой визит к Брехманам. Из дома я позвонила Рудакову, и он снабдил меня адресом Клюкина, которого звали Олегом Вадимовичем. Я тут же спустилась на улицу, села в машину и отправилась к нему. Теперь он жил в однокомнатной квартире на первом этаже старой замызганной «хрущевки», стоявшей почти на самой окраине города. Единственным достоинством нового жилья Клюкина был то, что расположено оно было в тихом месте, вдалеке от транспортных магистралей. Название улицы вполне соответствовало ее удаленности — Камчатская. Оставив машину в маленьком дворике, заросшем высоким кустарником и пыльной лебедой, я вошла в подъезд и несколько раз нажала на кнопку звонка. Клюкина дома не было. Вот уж невезуха так невезуха. Я чертыхнулась про себя, закурила и вернулась домой.
Пообедав, я легла вздремнуть. Когда я открыла глаза, уже начало смеркаться. Ну ты и спишь, Иванова! — усмехнулась я. Я умылась, снова подкрасилась и, трепетно ловя каждый звук, спустилась во двор. Мой маршрут был прежним: сначала к Клюкину, затем на холостяцкую квартиру Михаила, потом к его родителям. Вечерние улицы были празднично оживлены и прямо-таки запружены толпами разодетых фланирующих граждан.
На этот раз в одном месте мне повезло. Родители Брехмана оказались дома. Мне открыла мама, полноватая красивая женщина с лицом испанского типа, густыми черными волосами, забранными в шикарную прическу, ярким ртом и карими глазами. Над верхней губой у нее подрагивали еле заметные усики.
— Добрый вечер, — широко улыбнулась я, — я ищу Михаила.
Женщина посмотрела на меня со смесью понимания и легкой насмешки, мол, много вас тут, баб, которые ищут моего сыночка. И я поспешила ее разочаровать.
— Меня зовут Татьяна Иванова. Я расследую обстоятельства смерти его начальника, Спиридонова Сергея Петровича. Меня нанял брат последнего, Александр Петрович.
Женщина загадочно кивнула. Взгляд ее стал более приветливым и теплым.
— Миши нет, — размеренно произнесла она, и я поразилась звучной густоте ее сопрано, — что ему передать?
— А где он? — наивно поинтересовалась я.
— Понятия не имею, — пожала она полными округлыми плечами, — мы с мужем у его бабушки были, приехали, а Михаила нет.
— И он вам ничего не говорил, куда планирует поехать? — недоверчиво спросила я.
— Нет, он взрослый человек… И потом, он всегда был против того, чтобы мы его опекали.
В последней фразе послышались сожаление и досада, но и скрытая гордость.
— Понятно… — на мгновение я замешкалась, — мне он срочно нужен. Ему может угрожать смертельная опасность. Чем быстрее я его найду, тем больше шансов, что он избежит риска.
Я сказала это, чтобы выудить из нее местонахождение сына, но, как оказалось впоследствии, мои слова оказались едва ли не пророческими. Казалось, они подействовали на мать Михаила. Она часто заморгала, ее пухлый рот приоткрылся, и она посторонилась, впуская меня в квартиру.
— Попробуйте позвонить ему по сотовому. Подождите, у меня записан номер…
Я остановилась в прихожей, а она, тяжеловато переваливаясь, пошла в гостиную. Я обвела прихожую глазами. Атласные обои, ненавязчивая подсветка, обилие акварелей, огромный шкаф-стенка, трюмо в стиле ампир. Роскошь и уют. Через минуту Брехман вернулась, неся в руке какую-то бумажку.
— Вот его номер.
Она протянула мне листок и кивнула на стоявший на специальной подставке радиотелефон. Я взяла трубку и, глядя на листок, набрала номер сотового Михаила. Но каково же было мое разочарование, когда холодный анонимный голос механически произнес: «Данный номер временно недоступен». Я поймала на себе тревожный взгляд матери Михаила.
— Что? — не выдержала она.
— Его сотовый заблокирован.
— И что это значит? — приоткрыла она рот.
— Не знаю, наверно, он просто не хочет ни с кем общаться, — я старалась выглядеть спокойной, — в любом случае мне нужно его найти. Где он может находиться? — Я проникновенно, почти умоляюще посмотрела на нее.
— Не исключено, что он на даче. Возможно, что не один, — отрывисто произнесла она, одарив меня намекающим взглядом, — он никогда не ставит нас в известность.
Она опустила глаза и покачала головой.
— Но вы мне хоть скажите, он ничего дурного не сделал?
Как, эта обожающая своего сыночка мамаша сомневается в его порядочности? Какой прогресс!
— Пока не знаю, — со вздохом ответила я, — но в любом случае на это надеюсь.
— Его друзей я не знаю… его женщин — тоже… — теперь в ее голосе звучала горькая обида, но в то же время она хотела сохранить равнодушно-царственный вид, который так шел ей.
— А где находится дача? — полюбопытствовала я, возвращая ей листок с номером телефона.
Она объяснила.
— Вы знаете, как нам позвонить?
— Нет, — честно сказала я.
Брехман сходила в гостиную и, принеся ручку, записала свой номер на обороте возвращенной мною бумажки.
— Как только найдете его… если найдете, — ее губы дрожали, — обещайте позвонить мне. Я очень переживаю.
— Обязательно, — я сунула бумажку в карман пиджака, — извините за беспокойство, возможно, если я его не найду, мне придется еще раз к вам обратиться.
— Конечно-конечно, — с усилием улыбнулась Брехман.
— До свидания, — я развернулась и, отперев замок, вышла на лестничную площадку.
Сев за руль, я резко стартанула и вскоре уже выезжала из города. Меня снова ждали леса и перелески, непролазная темень полей и редкие огни двигающегося навстречу автотранспорта. Ну что ж, я не против. В то время как девушки моего возраста таскались по проспекту, выискивая себе женихов и пронзая друг друга враждебными взглядами, я мчалась по трассе со скоростью девяносто километров в час, думая-гадая, что означает блокировка брехмановского телефона и может ли вообще она что-то значить в рамках недавних событий.
