— Да вон в той блочной двухэтажке, — кивнула бабулька в сторону розового дома барачного типа.
Поблагодарив ее, я поднялась и направилась к машине. Проехав метров сто с небольшим, я оставила машину и направилась к высокому деревянному крыльцу, на верхней ступеньке которого притулился мужик, явно страдающий с похмелья. На нем были синие тренировочные штаны с дырками на коленях и грязная тельняшка без рукавов. Он поднял на меня страдальческий взгляд, в котором загорелся огонек надежды.
— Слышь, подруга, — икнул он и попытался подняться, — дай червонец до завтра.
Я всегда принимаю живейшее участие в таких вот страдальцах, поэтому, порывшись в карманах, выудила купюру требуемого достоинства. С недоверием и надеждой он потянулся к заветной бумажке, которая шуршала у меня в руке.
— Я ищу Клюкиных, — не давая ему денег, внятно произнесла я.
— Налево по коридору, третья дверь направо, — на удивление быстро выпалил страдалец.
Получив деньги и спрятав их в карман штанов, он добавил:
— Только там одна Валька из всех и есть.
— Спасибо, друг, — кивнула я, проходя мимо него к двери, чудом висевшей на одной петле.
— Ага, — отозвался он снизу, — так червонец я тебе завтра, ладно?..
— Ладно, — я уже шла по коридору в указанном направлении.
Внутри дома стоял такой запах кислятины, что я едва сдержалась, чтобы не прикрыть нос платочком. Возле третьей справа двери на полу лежал вылинявший коврик, ноги о который лично я бы вытирать не решилась. Стукнув для приличия пару раз в дверь, я шагнула через порог и замерла перед открывшимся мне зрелищем. В правом углу, возле окна с белыми кружевными занавесками, стоял диван, покрытый клетчатым пледом. На нем сидела женщина, которой на вид можно было дать лет двадцать шесть — двадцать восемь. Намазывая «Рамой» ломоть черного хлеба, она смотрела на экран телевизора, на котором светилась заставка: «Внимание! В связи с пожаром в „Останкино“ прекращено ТВ-вещание центральных каналов».
— Вот поесть решила, — повернула она ко мне грустное лицо, — хоть заставку пока посмотрю.
— Татьяна, — я улыбнулась, удивившись такой маниакальной любви к телевидению.
— Валентина, — кивнула она и снова уставилась в экран. — Да ты присаживайся, что стоять-то.
Отыскав глазами кресло, я шагнула в комнату, прикрыв за собой дверь, которая жалобно скрипнула.
— Вы, насколько я понимаю… — начала я.
— Жена Игоря… — трагическим тоном произнесла она.
— Понятно. Меня, в общем-то, интересует его брат…
— А-а, Олег, — протянула она, широко зевнув, — не знаю, где он, честно говоря. Пару раз он заезжал, обещал Игорю помочь. Но я не очень лажу с ним, так что спрашивать не стала, где он и что он. Не пойму я его, квартиры лишился, а денег — нема. Дал мне пятьдесят тысяч, чтобы я адвоката наняла, а адвокат этот стоит куда больше! И еще кассеты какие-то дурацкие оставил. Говорит, сохрани, я заеду, заберу и еще денег дам.
— Что за кассеты? — удивленно спросила я.
— Да маленькие какие-то, их и продать-то нельзя, — поморщилась она.
— А давай я у тебя их куплю, — обрадованно предложила я, чувствуя, что кассеты многое могут мне порассказать об их владельце.
— Купи-ишь? — недоверчиво хохотнула Валентина. — А че, давай! Щас достану.
Она медленно поднялась, продолжая коситься на экран телевизора, подошла к серванту и, открыв ящик, достала небольшую картонную коробку из-под утюга совдеповских времен. Я подивилась, что у людей все еще хранятся подобные раритеты.
— Нет, постой, — спохватилась она, — а вдруг он с меня их потребует?
— Не потребует… Поверь мне на слово.
Валентина посмотрела на меня озадаченно и тревожно.
— Что так?
— С ним случилось несчастье… Он умер, — неловко призналась я.
— Что-о? А-а, — провидчески усмехнулась она, — доигрался!
Ее оцепенение сменилось настоящим злорадством. Видно, она не питала к своему родственнику особо теплых чувств. Выпалив «Доигрался!», она была отчасти права, да даже не отчасти, а на все сто.
— И что с ним? Сердечный приступ? — криво усмехнулась Валентина.
— Нет, его убили.
— То-то я смотрю, он такой взвинченный все приходил… Неразговорчивый, руки дрожат, глядел чисто волк. А тут, оказывается, такое дело. Задолжал, что ли?
— Нет, скорее, ему задолжали, он хотел получить свои деньги, ну… его и убрали. Грустная история, — напоследок вздохнула я.
— Вот оно что, — рассеянно держа коробку, присела на диван Валентина. — Надо же. Ну прямо «Петровка, тридцать восемь»! Эх, — заморгала она, — значит, он Игорьку теперь не поможет?
Я только пожала плечами.
— Ладно, забирай кассеты. Сколько дашь? — вернулась она к трезвой реальности.
— А сколько хочешь? — по-свойски спросила я.
— Ну, тридцатник… — задумалась она.
Я достала из кармана деньги. Увидела, как хищно блеснули глаза Валентины. Я протянула ей пятидесятирублевую купюру, тень сожаления мелькнула в ее голубых глазах: она поняла, что могла бы попросить больше и я не отказала бы ей.
— Сдачи…
— Не надо, — я приняла из ее рук три кассеты для диктофона и, еще пару минут посочувствовав ей и посокрушавшись о злосчастном жребии обоих братьев, вернулась к машине.
Самое забавное то, что Валентина даже не поинтересовалась, кто я и откуда знаю Олега.
Сев за руль, я повертела между пальцами одну из кассет и, довольно улыбнувшись, положила ее в карман. Дома разберемся.
У меня имелась отличная аппаратура, так что я рассчитывала переписать содержание этих пленок на обычные кассеты и тогда уж… Интересно, что на пленке? Интуиция подсказывала мне, что на ней запечатлен один из моментов борьбы Клюкина за свои права. А может, разговоры с братом? Да нет, чушь какая-то! Ладно, нечего гадать — я закурила и сильнее откинулась на спинку сиденья.
ГЛАВА 10
Что и говорить — дома я в первую очередь занялась кассетами. Когда все было готово к прослушиванию, я поудобнее устроилась в кресле и включила воспроизведение. Послышался немного смазанный шуршанием пленки голос Брехмана.
— А-а, привет…
— Здравствуй, — мрачно процедил Олег Вадимович — его голос я тоже узнала. — Как наши дела?
— Ну как, — с оттенком пренебрежения произнес Брехман, — ты же знаешь о положении дел на фирме. Придется немного подождать.
— Чего, пока Игоря вконец засудят? — раздраженно воскликнул Клюкин.
— От меня, Олег, ничего не зависит, ты же знаешь! — со смесью досады и брезгливости сказал Брехман.
— Ты мне обещал содействие! — распалялся Клюкин.
— Не кричи, пожалуйста! — резко одернул его Михаил. — Не хватало еще, чтобы кто-нибудь услышал твои вопли.
— А ты бы не вопил, если бы тебе на сто тысяч меньше дали. Я вам квартиру, между прочим, продал.
