труд?»
Минц впился глазами в окно автобуса и непрестанно шептал что-то верхнему карману пиджака, в котором прятал мини-диктофон японской работы.
— По моим наблюдениям, — сказал Лев Христофорович Удалову, — наш с тобой родной городок значительно вырос за последние сто лет, но затем пришел в упадок.
— Вы тоже так думаете?
— Посмотри на дорожки. Лишайники между плит. Взгляни на стены домов. Когда их красили в последний раз? Обрати внимание на детскую площадку — она заросла крапивой. Сомнений нет — эта цивилизация переживает упадок.
— Но как же тогда их достижения? — спросил Удалов.
— Достижения… а ты уверен, что это достижения современные, а не успехи вчерашнего дня?
Удалов не был уверен.
Автобус остановился у ворот кладбища. Ворота были приоткрыты. Туристам велели слезать и расписываться в книжечке кавказца. Каждый должен будет возместить агентству «Голден гууз» десять долларов в рублевом эквиваленте за посещение кладбища и ознакомление с родными могилами.
Расписывались без споров, и каждый думал: черта с два я тебе отдам эти деньги, грабитель проклятый!
У ворот стоял сторож в черном фраке и конической шляпе.
— Из какого года прибыли, граждане? — спросил он, блеснув глазом из-под шляпы.
— Разве не видишь? — озлобилась Чикита и задергала красными губами. — Плановая группа.
— В списке нету, — сказал сторож.
— А разве не всем сюда можно ходить? — спросил Удалов.
— Туристы из прошлого — только в организованном порядке в составе групп с сопровождающими, — ответил сторож. Он отыскал в своей черной потрепанной книге группу из Великого Гусляра, осень, 1996 год. Но что удивило Удалова, отыскал ее не в конце, а где-то в недрах книги, и до, и после списка шли другие фамилии, другие группы. Можно подумать, что гуслярцев записали заранее. Минц тоже обратил на это внимание.
— Возможно, все предопределено, — сказал он тихо, — только мы с тобой остаемся лопухами.
Столь крепкое словцо для Минца — исключение. Но он тоже оказался взволнован и если бы…
— Если бы не встреча с информантом, — произнес он грустно, — никогда бы на кладбище не поперся.
Эти слова примирили Удалова.
Первой шла Чикита. Она повторяла:
— Участок тридцать четыре и далее, до тридцать восьмого, второй поворот налево, а оттуда направо до большой аллеи.
К счастью, день был приятным, не жарким, солнце катилось к закату, золотые косые лучи резали редкую жухлую листву и замирали на верхушках крестов и звезд. Сначала от запустения и подурневшей природы кладбище показалось Удалову незнакомым, но оказалось, — это свое, родное, городское кладбище, засеянное предками, только бестолково разросшееся за последние сто лет.
Через двадцать минут они перешли и к погребениям начала XXI века.
Здесь стояли мертвые дубы и чуть живые осинки.
Но в целом царило пренебрежение к покойникам, словно некому было заходить сюда с цветами или просто посидеть… Удалов миновал ряд незнакомых могил и вдруг ощутил болезненный удар.
Он стоял над небольшой каменной серой гранитной плитой. На ней было вырезано имя:
«Удалов Максим Корнелиевич».
А чуть дальше — как взгляд метнулся! — словно за грибами пошел Удалов, чуть дальше, рядом, две могилы:
«Удалова Ксения Сергеевна»…
А неподалеку кто-то завопил, как изрезанный, — это был отставной полковник ДОСААФ.
— Брат мой! — кричал он. — Братишка Василий! На кого ты меня оставил!
Этот крик заставил Удалова отрезветь и прийти в себя.
«Ничего особенного, сказал он себе. — На самом деле Ксения жива, и я к ней вернусь… Но где же место моего погребения? Что случилось со мной?»
— Простите, — Минц обратился к сторожу. — Вы не посмотрите в своем списке, есть ли здесь моя могила? Меня зовут Минц, профессор Минц, Лев Христофорович.
— Не может быть! — откликнулся сторож. — Неужели мне довелось лично увидеть нашего знаменитого земляка? Разрешите пожать вашу руку!
Сторож снял коническую шляпу и склонился к руке Минца. Тот смутился, руку вырвал, вдруг испугавшись, что сторож вздумает ее поцеловать.
— Ну как можно! — отвечал он багровея, — я же обыкновенный естествоиспытатель. Не более великий, чем Павлов или Менделеев.
На звук взволнованного голоса шоп-туристы оборачивались, отрываясь от поиска собственных могил.
Удалов с торжеством смотрел на Чикиту. Та молча кривила красные губы. На нее произвели впечатление слова сторожа.
— О нет! — громыхал сторож. — Берите выше! Не скромничайте! — Вы — наш родной Фарадей!
— Еще чего не хватало! — обиделся Минц. — Только не Фарадей. Если вам хочется меня обязательно сравнивать, ну возьмите, к примеру, Гумбольдта или Аристотеля.
Тут Минц осекся, понял, что стал центром внимания современников, и полушепотом спросил:
— Так где же мое погребение?
— В пантеоне. Разумеется, в Московском пантеоне! — сообщил сторож. — Не здесь же, на этом заброшенном провинциальном кладбище…
— А я? — спросил Удалов.
— А вы кто, простите, будете?
— Удалов, Корнелий Иванович.'
Сторож принялся водить пальцем по странице, перевернул. И Удалов вдруг воспылал странной тщеславной надеждой: сейчас сторож сообщит, что захоронения Корнелия Удалова на этом кладбище не наблюдается, а похоронен он в Галактическом центре, в районе звезды Сириус, как ведущий специалист Вселенной по межпланетным отношениям… Должны ведь в конце концов отметить его прошлые заслуги перед Галактикой!
— Есть. Удалов Корнелий Иванович, — обрадовался сторож, — вон там, за кустами. Вы пошуруйте палочкой:
Удалов огорчился. Не с чего было огорчаться, а огорчился.
Он продрался сквозь кусты и увидел свою могилу.
— А когда я умер? — крикнул он сторожу.
— Ну как вам не стыдно об этом спрашивать? — откликнулся тот. — Мы же все даты заклеили, как только узнали, что путешествие во времени к нам открыто. Неужели мы имеем право выступать в роли Господа Бога?
И тут Удалов понял, что сторож не лжет — под фамилией была наклейка, замазанная затем под цвет плиты.
Тут, видно, не выдержали нервы у полковника. Он тоже догадался, что самую жгучую тайну от него скрывают, потому рванулся к своему скромному, с красной звездой над профилем, черномраморному памятнику и стал сдирать ногтями наклейку. Но начал не с той стороны — слева. Из-за этого показались даты его рождения, а узнать о смерти турист не успел. Из-за кустов выскочили два стража. Видно, затаились там в ожидании подобного инцидента. Полковнику заломили руки назад — не грубо, но уверенно — и потащили к выходу. Полковник сопротивлялся. Как военный человек он догадался, что сражение проиграно, но сдаваться не любил.
Остальные, уже посмотревшие на свои могилы, стояли пассивными свидетелями. Минц прошептал Удалову:
