где-то живет.
— Но можно сделать много копий?
— Разве это так важно?
— Это неважно, — поддержал Галочку Миша. — Я полюбил одну женщину. Только одну. Завтра я женюсь!
— О нет! — вырвалось у Корнелия. — Нельзя же так…
— Почему? — спросила Галочка, и голос ее зазвенел, как лист кровельного железа.
— Потому что вы ненастоящая! Вы надувная… вы кукла, в конце концов!
— А вам не приходило в голову, гражданин Удалов, — сказала Галочка, — что вы тоже надувная кукла? Как вас надули при советской власти, так и забыли выпустить воздух после ее конца.
— Галочка! — упрекнул невесту Миша.
— Молчи! Ты бы только посмотрел, как ваши мужчины расхватывали бесплатных девушек! Потому что все вы стремитесь к дешевым удовольствиям. Если, не удастся затащить во двор слона или бегемота, то дайте мне крокодила! Но учтите, что крокодилы кусаются, а мы, надувные куклы, можем подарить радость, но можем и дать пощечину! Вы забываете, дорогой Корнелий Иванович…
«Откуда она знает, как меня зовут? Неужели это все Миша? Глупый, глупый Миша, ты попал в руки к провокаторше из будущего».
— Не отворачивайтесь, Корнелий Иванович! Я и мои подруги — детища высокой цивилизации, не вашему пещерному уровню чета. Даже в копиях мы дадим сто очков вперед самой распрекрасной вашей красавице! И учтите, Миша будет со мной счастлив, и я рожу ему много детей — сколько он захочет. У меня внутри все для этого предусмотрено.
— Вот так-то, Корнелий Иванович, — сказал Миша. — Приглашаю вас завтра на свадьбу.
— Миша!
— Вот именно. В двенадцать!
— Адье, — сказала Галочка и умудрилась лизнуть Удалова в щеку. Язык у нее оказался в меру шершавым и в меру мокрым. А черт их знает, может, и рожать будут…
Удалов пошел домой.
У Минца горел свет. Перед подъездом в кустах таились два бойца в черных чулках на рожах, но Удалов не стал их замечать. Только сказал:
— Спокойной ночи, ребята.
Те кашлянули в ответ, в разговор вступать им было, наверное, не положено.
Удалов пошел спать — все равно в темноте трофеи на дворе не испытаешь. А завтра могут и конфисковать. Так что Удалов тщательно запрятал шарик и мячики в нижний ящик максимкиного письменного стола, которым сын ни разу не пользовался с тех пор как окончил школу.
На столе стояла тарелка, кружка простокваши и лежала записка:
«Котлеты в холодильнике. Ушибла ногу о колокольню. К.»
В доме царила тишина, во всем мире царила тишина, только слышно было, как далеко и таинственно прогреваются танковые моторы, как дышат в кустах и на крыше сотрудники Академии наук, а снизу, из кабинета Минца, доносятся голоса. Идет совещание…
Утром все обошлось.
Минцу каким-то образом удалось уговорить президента и сотрудников покинуть город, или затаиться так, чтобы их не стало слышно и видно.
Правда, Удалов проспал, и, если техника двигалась по улицам до десяти утра, он мог пропустить.
В одиннадцать он встал, покормился из кухонного комбайна, к которому уже стал привыкать, потом спустился к Минцу, рассказать и послушать.
Минц встретил его в халате. Он тоже не спал ночью, уговаривал президента потерпеть, не принимать мер, потому что сегодня вот-вот все должно решиться.
Минц спросил:
— Что же ты свои трофеи из будущего не притащил? Может, испытаем?
— Не хотел при Ксении. А вдруг там девушка?
— Если девушка, отдашь Ксении, пускай на рынок снесет.
— Стыдно девушками торговать. Среди них такие интеллигентные встречаются! — возразил Удалов.
И Удалов рассказал Минцу о вчерашней беседе с Мишей и о приглашении на свадьбу.
— Когда? — встревожился Минц.
— В двенадцать.
— Тогда я предлагаю тебе, Корнелий, не спешить с игрушками и трофеями. Сходим на свадьбу, посмотрим, как она пройдет. У меня с ней связаны особые ожидания.
— Черный костюм надевать? — спросил Удалов.
— Не думаю. Мише будет приятнее, если свадьба пройдет в непринужденной обстановке.
Так, не переодевшись, они пошли к загсу, чтобы присутствовать на торжестве.
Удалову ясно было, что Минц не случайно повел его на свадьбу. Эта свадьба была связана с тайнами и ночными перемещениями войск в районе Гусляра. Поэтому он спросил напрямик.
— Лев, что вы решили с президентом?
— По моим расчетам, через час все утрясется, — сказал Минц. — И если я прав, то все наши попытки воспользоваться путешествием во времени в интересах государства или человечества бессмысленны.
— Не понимаю.
— А вот дойдем до загса, поймешь.
Они дошли до государственного особняка без десяти двенадцать, чуть раньше новобрачных.
Вскоре появились и молодые. Галочка была в белом платье. Жених — в своем единственном выходном костюме. За Мишей шел кудрявый редактор «Гуслярского знамени» Малюжкин, который и отправил Стендаля в счастливую командировку, а также секретарша редакции Эльвира — она с трудом сдерживала слезы и желание растерзать невесту из будущего.
Вдруг с другой стороны переулка появилась иная процессия.
Шел бритый парень, его рыжая подружка, их мамаша, отец, друзья, только не было, естественно, родителей невесты. За ними медленно следовал слон с нарисованными на боках двумя обручальными кольцами.
Послышался рев мотора. Обогнав процессию, приехал Николай Гаврилов, бывший подросток из дома шестнадцать. Он привез свою невесту на мотоцикле. За мотоциклом бежала мать Гаврилова, которая была недовольна очередным браком сына, потому что после каждого развода приходилось оставлять бывшей жене одну из комнат или покупать кооператив. Из-за этого Гавриловы жили в постоянной бедности.
Если кроме Удалова и Минца (не говоря о женихах) кто-то и знал, что эти невесты вовсе не люди, а надувной синтетический товар из будущего, никто и виду не подавал.
К загсу подошла заведующая Мария Тихоновна, яркая блондинка неопределенного возраста, разговорчивая и доброжелательная.
— Ого! — воскликнула она. — У нас большой день! Полна горница людей.
Улица заполнялась народом. С обоих концов подтягивались зрители, привлеченные слухами и пересудами.
В толпе зевак Удалов увидел и президента Академии наук, переодетого цыганкой, а также двух его охранников, изображавших сенегальскую правительственную делегацию.
Значит, все же подглядывают, хоть и затаились. Впрочем, так и надо.
Мария Тихоновна сняла замок с дверей, зашла первой, остальным велела ждать в приемной, а пока заполнять анкеты.
Лее расселись за столы и принялись писать. Правда, как выяснилось, невестам пришлось придумывать фамилии, но это сделали быстро и с шутками. Только мать Гаврилова плакала. То ли от предчувствия, что скоро придется снова разменивать квартиру, то ли огорчилась тем, что молодежь придумала невесте фамилию Рабинович.
