Я вошла в дом и прокралась по лестнице черного хода в комнату для гостей, где спал Айво. Он только что проснулся и сидел в кроватке, посасывая большой палец. Волосы торчали во все стороны, глазки блестели, щеки порозовели со сна.
– Привет, милый! – прошептала я. Голос надорвался.
– Хочу на улицу! Не хочу больше спать! – потребовал он, подняв ручки.
– Мы больше спать не будем, – согласилась я, вынимая его из кроватки и прижимая к себе. Пахло от него божественно. Я уткнулась носом в его волосы, шею и глубоко вдохнула. Наши сердца бились в такт. Только через мой труп, Гарри. Через мой труп. Быстро поменяв подгузник, я отнесла его вниз и заглянула в дверь кухни.
– Я забегу к Филли, мам.
Моя мать оторвалась от раковины. Шелковую блузку защищал передник, над золотыми браслетами позвякивали серебряные. Она подняла руки в перчатках, словно готовящийся к операции хирург, и округлила глаза.
– Она же придет на ланч завтра, я тебе говорила! Тогда и увидитесь.
– Хорошо, значит, увидимся сегодня и завтра.
– Вернешься к ужину?
– Вряд ли. Думаю, я останусь у нее ночевать.
– Но я пригласила Бердеттов и Палмеров! И думала, ты приготовишь тот чудненький огуречный мусс и фаршированную свинину.
Моя мать всегда приглашала на ужин всех своих друзей, когда я была поблизости и могла заняться готовкой.
– Уверена, угощение им понравится. Рецепты в синей папке, в ящике.
– Да, но девочки будут так разочарованы. Единственная причина, по которой девочки – Марджори Бердетт и Ивонна Палмер, обеим по шестьдесят пять – будут разочарованы, это то, что им достанется огурец без мусса и свинина без начинки. Разве только моя мать не умудрится нафаршировать свинину огурцом.
– Передай им привет, – вежливо произнесла я. – И мои соболезнования.
Клянусь, выходя к машине, я услышала, как моя мать скрежещет зубами. Но в данный момент приготовление ужина из четырех блюд для Марджори Бердетт не было важнейшим пунктом моего списка. Единственная важная вещь в моей жизни – это ты, Айво, думала я, пристегивая ребенка на детском сиденье и пристально глядя на него.
«Забежать к Филли» было не так легко, как могло показаться по моему нарочито беспечному тону. Она жила довольно далеко, в соседнем округе, в самой глуши деревенского Глостершира, примерно в тридцати пяти минутах езды, но это меня полностью устраивало. Мне нужно было побыть в одиночестве и подумать. Я ехала по пригородным дорогам и раздумывала о своей катастрофической стычке с Гарри, которая, по зрелом размышлении, хоть и потрепала мне нервы, но и открыла на многое глаза: особенно что касается замечания Гарри насчет дядюшки Бертрама. Думаю, в глубине души я всегда понимала, что одобрение дядюшки подстегнуло рвение Гарри в отношении меня, но услышать это из его уст было откровением. Помню, как я до смерти боялась ехать в Йоркшир, чтобы познакомиться с этим мифическим персонажем, единственным оставшимся в живых родственником Гарри, его благодетелем, от которого Гарри надеялся получить в наследство весь мир. Помню, и Гарри тоже нервничал: заставил меня переодеться как минимум два раза, прежде чем мы вышли из дома; по пути снабдил меня целым списком указаний, что можно говорить и что нельзя. И когда наконец мы подъехали к отвесным скалам, окружавшим владения Бертрама, я так и ахнула, завидев колоссальную готическую громадину из серого камня.
К моему изумлению, у входа нас приветствовал не сварливый багроволицый генерал в отставке, а чрезвычайно расторопный и жизнерадостный старичок лет восьмидесяти с лишним, который был не прочь пошутить и уж совсем не прочь приударить за дамочками. Я никогда раньше не играла в салки вокруг кухонного стола с восьмидесятишестилетним бодрячком, но все в жизни бывает в первый раз; я его раскусила и установила свои правила – например, такое: даже если он меня поймает, пусть попробует коснуться моей задницы, и сразу получит по рукам. Тогда он успокоился и довольствовался тем, что строил мне глазки за завтраком. После чего, к удивлению Гарри, мы с Бертрамом прекрасно нашли общий язык.
Он жил один, не считая слуги по имени Паркинсон одного с ним возраста. Несмотря на склонность к разврату, дядюшка был на самом деле умным человеком; он ясно давал понять – по крайней мере мне – что знает, о чем думает Гарри. Он безжалостно дразнил его по поводу и без; к примеру, оторвется от газеты за завтраком и скажет что-то вроде: «Слышишь, Гарри, забыл сказать. Ко мне тут приходили из ассоциации собак-поводырей. Такие милые люди, просто прелесть. Надо же, творить такие замечательные дела. И почему-то их очень заинтересовал дом: они сказали, что здесь можно было бы устроить прекрасный дрессировочный центр. Даже представить не могу, что они имели в виду?»
Гарри становился пунцовым и расплевывал кукурузные хлопья по всей комнате, а Бертрам снова утыкался в газету. Но через минуту хитро выглядывал и многозначительно мне подмигивал.
Да, мы с ним во многом сошлись; до такой степени, что когда наконец настало время уезжать, Гарри чуть язык не проглотил от зависти. Когда по дороге домой к нему вернулся дар речи, он наклонился и похлопал меня по руке, ошеломленно проговорив:
– Хорошо сработано, моя дорогая. Ты молодец. Черт возьми, ты так его очаровала, что он сам готов на тебе жениться!
– Боже упаси, – пробормотала я в ответ.
Но я явно пришлась Бертраму по душе, и если мы с Гарри разведемся… Вот в чем дело, угрюмо подумала я, уменьшая скорость на резком повороте в поселок Филли. Теперь мне все ясно. Даже слишком ясно. Неудивительно, что Гарри не в восторге от моей идеи, ведь ему не хочется расстраивать Бертрама. К чему опрокидывать тележку с золотыми яблоками? Наглядный пример: в конце нашей беседы Гарри заявил: «Остаешься со мной до поры до времени, Рози, и я прослежу, чтобы с тобой все было в порядке». До какой такой поры до времени? До времени смерти Бертрама, вот что он имел в виду; могу поспорить на тот самый готический особняк из серого камня, что как только Бертрам откинет копыта, Гарри будет только рад от меня отделаться. Он цепляется за меня потому, что я – страховой полис его наследства. Нет, Гарри, ничего у тебя не выйдет!
За вычерченными квадратиками полями, приютившись в рощице у реки, показался красивый старый фермерский дом Филли. Это был продолговатый низкий дом в форме буквы L, выстроенный из мягкого котсуолдского камня, как и все здания в этом районе. В это время года стены оплетали шишковатые ветви облетевшей глицинии. Филли, конечно, не знала, что я приеду, и ее могло не оказаться дома, но, выехав на ее аллею (в прямом смысле, ведь эта аллея на самом деле была законной собственностью ее мужа Майлза), я почему-то была совсем не удивлена, увидев ее в огороде за домом. Склонившись над грядкой, она выдергивала зимнюю зелень и складывала урожай в плетеную корзинку.
Филли выглядела потрясно, как всегда: на голове у нее была старая фетровая шляпа Майлза; темные волосы были заплетены в густую косу, и местами вокруг лица выбились завитки. Коса то и дело мешала работать, и Филли нетерпеливым жестом отбрасывала ее назад. У ног ее играли двое из троих ее детей, Берти и Хлоя: светловолосый шестилетний Берти и темненькая четырехлетка Хлоя. Эта идиллия вызвала у меня улыбку. Сентиментальная сцена словно сошла с поздравительной открытки Медичи; но с Филли всегда так. Она идеальна, не чета мне, так что кое-кого даже могло бы затошнить – не меня, конечно, ведь я ее несомненно люблю.
Услышав шум мотора, она повернулась, прикрыла глаза от солнца и прищурилась; но даже тогда лицо у нее было как у ангела.
– А я думала, мы завтра увидимся! – воскликнула она, бросив садовые перчатки и подбежав поприветствовать меня.
– Знаю. – Я вышла из машины и достала Айво из детского сиденья. – Но мне захотелось увидеть тебя сегодня, я не помешала?
– Ни капли. – Она обняла меня за плечи. – У нас беспорядок, как обычно; в доме помойка, есть почти нечего, но у меня есть бутылка вина и… О боже, Рози, что с тобой?
Я держала себя в руках, пока она меня не обняла, но потом взяла и разрыдалась на плече у старшей
