Что-то вроде легкого озарения неожиданно высветилось на угловатом лице моего собеседника. Следуя учению судебного психиатра Чезаре Ломброзо, по отдельным чертам — широкий плоский подбородок, высокие выступающие скулы азиатского типа, заметно расширяющееся на уровне мочек ушей лицо, — этот человек мог быть охарактеризован как личность, склонная к жадности, авантюризму и необдуманным поступкам, на фоне не слишком высокого интеллекта.
Последнее, наверное, и обусловливало появление на его лице следов напряженного хода мысли. Наконец что-то сработало у него в голове, и он произнес:
— Ты кто?
— «Надо встретиться, предлагаю сегодня в семь у большого фонтана. Петрович», — не без некоторого пафоса процитировала я.
Петрович наградил меня недоверчиво-оценивающим взглядом, вспоминая, по-видимому, в уме текст своего сообщения.
— Сейчас, между прочим, четверть восьмого, — со злобными нотками раздражения сказала я, чтобы отвлечь его от сомнений.
— Ты от Чеснока? — осторожно поинтересовался Петрович.
Я презрительно сжала губы и молча кивнула, стараясь показать, что столь очевидная вещь может быть непонятна только безнадежному идиоту и ему. Хотя я сама не очень-то понимала, почему я должна была быть от Чеснока, а не от Бена.
— Почему он сам не пришел? — задал мой собеседник второй вопрос.
Характер отношений между ним, Чесноком и Беном оставался для меня китайской грамотой. Если бы наш разговор продолжился в том же духе, то я легко могла быть раскрыта. Нужно было срочно брать инициативу в свои руки.
— Это все, что ты хотел сказать? — Мой голос начал перетекать из презрительно-насмешливого в угрожающий. — Ты что, Чеснока за идиота держишь? Или я по-твоему придурок?
Для большей убедительности своих слов я привела последний и самый веский аргумент для людей такого типа — физическую силу. Я спокойно взяла его ладонь в свою словно для рукопожатия. Легкий нажим, и его лицо исказилось болезненной гримасой. Он попытался выдернуть ладонь, но мой захват был сильнее его усилий.
— Скажи спасибо, что ты на Утюга не нарвался, — быстро зашипела я ему на ухо. — Он человек вспыльчивый — паяльник тебе вставил бы. Вот тогда бы ты и задавал свои дурацкие вопросы.
Упоминание паяльника, подкрепленное болевыми ощущениями, быстро убедило его в существовании у Чеснока уважительных причин для сегодняшнего отсутствия, а также моих полномочий представлять его интересы.
— Отпусти! — сдавленно заговорил он, пытаясь из последних сил удержаться от рвущегося из гортани крика. — У меня случилась непредвиденная задержка, весь товар у меня, на всю сумму. Я все сделаю, как договаривались.
— Молодец, — похвалила я и отпустила его руку. — И не вздумай дурить. Помни, что я тебе сказал про паяльник.
— Да что я, враг себе?! — поспешно согласился Петрович. — За четырнадцать штук и в ящик можно сыграть.
Это было попадание в самое яблочко. Я даже и не ожидала такой удачи. У меня тут же возникло ощущение, что я необычайно близко подошла к опасной черте, неосторожно переступив которую вместо разгадки всех соболевских неприятностей я вспугну всех и вся. Но спасительное решение яркой кометой прорезало мое сознание.
— Правильно мыслишь, молодец, — похвалила его я.
— Через пару дней все будет готово, — горячо заговорил мой собеседник, потирая руку.
— Никакой пары дней, — заявила я не терпящим возражений тоном. — Завтра в десять утра ты придешь в «Каменный цветок» и все скажешь Чесноку. Сам. И не вздумай пропасть или хитрить. Ясно?
Такая перспектива оказалась для него несколько неожиданной, но после секундного замешательства он согласился. Я наградила его тяжелым взглядом исподлобья и жестом показала ему, что он может идти. Он быстро шагал в ту сторону, с которой пришел. Я проследила за ним взглядом, пока его спина не скрылась за углом здания. Затем внимательно огляделась и отправилась к ожидавшему меня «Фольксвагену».
Пока я разговаривала у фонтана и ехала обратно в отделение за Соболевым, прошло больше сорока минут. Все протокольно-канцелярские формальности ко времени моего возвращения были завершены, и его одинокая фигура нервно маячила перед входом.
— Женя, наконец-то! — радостно воскликнул он, подбегая к раскрытой для него дверце и садясь в автомобиль.
Он начал закрывать дверь, но его рука застыла на полпути, как парализованная, а челюсть отвисла. Но так длилось не больше секунды, потому что в следующее мгновение Соболев с поистине кошачьей реакцией и прытью буквально выпрыгнул из машины.
— Милиц… — попытался крикнуть он, но я оборвала его на полуслове, в последний момент поймав его за лодыжку и дернув обратно в салон.
— Да тихо же, Семен Петрович! — громко зашипела я.
От моего рывка Соболев потерял равновесие и чуть было не вывалился на асфальт, но я вовремя успела схватить другой рукой его за пояс и втянуть назад. Он при этом отчаянно сопротивлялся. Примерно так, как сопротивляется напуганная кошка, которую пытаются снять с дерева наперекор ее желанию. Единственным различием было лишь то, что, сопротивляясь, Соболев не царапался и не мяукал дурным голосом. Вместо этого он попытался что-то крикнуть вышедшему покурить на улицу сержанту.
Самый надежный способ заставить мужчину закрыть рот в любой ситуации это — страстный поцелуй. Но при приближении моих губ к его лицо его приняло такое выражение, словно он увидел вампира. Тут я вспомнила, в каком виде предстала перед ним, и, не удержавшись, громко рассмеялась. Такая неожиданная реакция настолько ошеломила Соболева, что он немедленно замолчал без какой-либо посторонней помощи.
— Тихо, это я — Женя, — давясь смехом, сказала я.
Глаза Соболева широко раскрылись, и он безропотно позволил мне закрыть дверь. Мы медленно отъехали от отделения, сопровождаемые внимательным, но недоуменным взглядом сержанта.
Отъехав, я платком стерла с лица грим и сняла парик.
— Ну, Женя! — с силой выдохнул Соболев, не в силах найти нужные слова для выражения всех переполнявших его в данный момент чувств. — Ну вы даете!
— Спасибо! — сказала я, при этом представив себе, что должен ощущать человек, когда вместо охранника-девушки в ее же машине он сталкивается с мужиком и тот пытается его поцеловать.
Интересно, что успел увидеть сержант! Про его мысли по данному поводу я даже боялась подумать.
— Как дела в участке? — спросила я.
— Ничего особенного.
— Вы воспользовались случаем и заявили о вчерашнем нападении?
— Да, я попытался все рассказать. Но у следователя появилось такое кислое выражение на лице… Он ничего не сказал, но я понял, что это безнадежный номер.
— Надеюсь, что завтра в десять все проблемы последних дней разрешатся, — попыталась я обнадежить Соболева и вернуть ему хорошее расположение духа. — Чеснок, который, видимо, является ключевой фигурой в возникновении ваших неприятностей, перенес встречу на завтра. И у меня в запасе есть неплохой, как мне кажется, ход.
— Куда мы теперь?
— Если у вас нет каких-либо срочных безотлагательных дел и при отсутствии принципиальных возражений с вашей стороны, было бы лучшим вариантом еще раз спрятаться на ночь на вашей даче. Ну а про утро я уже сказала: по моему мнению, тогда появится ясность.
Соболев сообщил, что никаких срочных дел у него пока нет. А что касается ночевки на даче, то он не возражает, так как уже провел на ней одну ночь с трупом в подвале и сможет провести еще одну без него.
