– Светофор отсюда далеко. В Баку почти все светофоры вышли из строя еще во времена перестройки. Менять их, по-видимому, никто не собирается.
– И как же переходить улицу? Машин много, и скорость у них довольно-таки высокая.
Дмитрий Анатольевич рассмеялся и пояснил:
– Надо ждать, пока автомобильный поток станет пореже. Это обязательно случится, так как несколькими кварталами выше светофор все же имеется. А потом потихоньку, оглядываясь по сторонам, перебежим на ту сторону.
Автомобильный поток и не думал ослабевать.
– А вообще, – продолжал Степанов, – в Баку при пересечении улиц обычно смотрят не прямо, туда, где должен находиться светофор, а в ту сторону, откуда едут машины. Когда я переехал в Тарасов, я долго не мог избавиться от этой привычки. Настроения автомобилистов казались мне красноречивее любого светофора. Потом я адаптировался. Кстати, нам пора переходить.
Поток машин уменьшился, но ненамного. Мы то бежали, то, напротив, тормозили, и в конце концов «сложная» улица была пересечена.
– Это улица Губанова, она переходит в трассу Ростов – Баку, – сообщил Дмитрий Анатольевич. – Сейчас мы прогуляемся по так называемой Кубинке.
– По Кубинке?
Степанов кивнул:
– В былые времена этот район пользовался дурной репутацией и считался самым криминальным в городе. Большинство блатных проживали тут. Здесь могли подойти к человеку средь бела дня, приставить нож к горлу и потребовать денег. Пацаны прикрепляли к ногтям лезвия, чтобы при случае, растопырив пальцы, вонзить их кому-нибудь в глаза. Сейчас этот район в Баку один из самых тихих.
Лицо Степанова осветилось улыбкой. Похоже, он на каждом шагу встречал одному ему ведомые признаки прошлого, связанные с приятными воспоминаниями.
– А вот это – Кемерчи-базар, – рассказывал он. – То есть базар, где продавался уголь, один из самых старых и знаменитых базаров в Баку. А вот это купол городского цирка.
Кубинка оказалась сплетением узеньких грязных улочек с одно– или двухэтажными домиками. Улочки были кривые, дороги ухабистые. Асфальт образовывал то бугры, то угрожающего вида впадины. Улочки поднимались в гору, затем переходили на резкий спуск. У строений были плоские крыши, на их стенах известка лежала таким толстым слоем, что каждое здание казалось построенным из цельного куска мела. В воздухе пахло помойкой, керосином и черт знает чем еще. Повсюду – мусор, наваленный прямо посреди тротуаров.
Мы свернули на улочку, вдоль которой ручьем текла вода из канализации.
– Кубинка-река! – прокомментировал Степанов. – Никогда не пересыхает! А порой, когда идут дожди или прорывает трубу где-нибудь еще, эта река становится глубокой и непроходимой. Видели бы вы, на какие ухищрения идут люди, чтобы переправиться с одного берега на другой! В это время тут любят плескаться цыганские дети.
Я сморщила нос:
– И им не противно?
Степанов покачал головой.
– Самое интересное, – молвил он, – что это место – практически центр города. Вам может показаться странным, но я влюблен в Кубинку.
– Почему же? Если вы здесь родились, это вполне объяснимо. К тому же это весьма экзотично.
Мы миновали несколько лавок, в которых продавались, судя по надписям на кусках картона, хлор, ацетон, кислота и керосин.
– У нас в Тарасове такого не встретишь, – заметила я.
– В сорока километрах от Баку есть город химической промышленности – Сумгаит, – сказал Степанов. – Кулиев, кстати, оттуда родом. Там воздух кислый на вкус от паров хлорводорода. Вместо зарплаты людям там зачастую выдают готовую продукцию. Вот они ее и продают. Они еще по дворам, бывает, ходят, кричат, что у них там из химикалиев имеется. Может, и сами услышите.
Все, что открывалось моему взору, разительно отличалось от реалий Тарасова.
Мы повернули за угол, и я увидела двух мальчишек, играющих с самодельным самокатом довольно необычной конструкции – плоским и широким, сколоченным из деревянных реек, на подшипниках, с торчащей спереди палкой, выполнявшей функцию руля. Один мальчишка усаживался на самокат, другой толкал средство передвижения под откос. Игра сопровождалась восторженными криками.
– Дети на «тачке» катаются, – улыбнулся Дмитрий Анатольевич. – Кстати, мы пришли.
Мы прошли во дворик через какой-то мрачный туннель, заставленный мусорными ящиками. Путь нам торопливо пересекли несколько жирных крыс. Двухэтажный дом имел форму четырехугольника, разомкнутого в том месте, где располагался выход из дворика. Через блоки, прикрепленные у противоположных окон, словно мосты, были перекинуты веревки с сохнущим бельем. Мы поднялись на второй этаж по деревянной лестнице, заставленной горшками и ведрами с цветами.
– Это цветы Севиль, – поведал Степанов. – Она всегда выносит их на свежий воздух в теплый сезон, очень любит флору.
Мы постучали в деревянную дверь, покрытую облупившейся голубой краской.
– Как вам типичный дворик старого Баку? – осведомился Степанов. – Такого вы нигде больше не увидите. Эти дома были построены еще в сталинское время.
Дверь открыла красивая женщина лет тридцати пяти.
– Дима! – обрадовалась она. – Давно тебя не видела! Проходите!
– Евгения, – кивнула я.
– Севиль-ханум.
Женщина провела нас в уютную комнату, стены которой украшали пестрые ковры. Мне невольно вспомнилась квартира Капкана.
– Пойду приготовлю чай, – сказала Севиль.
– Первым делом азербайджанцы угощают гостей, – улыбнулся Степанов. – Не предложить гостю чаю у них считается предельно дурным тоном.
Севиль, помимо чая, подала на стол большую тарелку с восточными сладостями.
– Мои соболезнования, – сказала она Дмитрию Анатольевичу.
– Севиль, – начал Степанов, – в последние дни жизни Елена общалась с тобой… Не уловила ли ты в ее поведении чего-нибудь странного?
– Лена очень нервничала, но не говорила, с чем связаны ее переживания. Что-то явно тяготило ее, – ответила хозяйка.
– Говорят, она отправилась в город за покупками, хотела пойти с тобой… И не вернулась. Мы, конечно, слышали эту историю, но неплохо было бы услышать ее и от тебя – в подробностях.
– Вообще-то, мы предполагали прошвырнуться с ней по магазинам восьмого числа, – задумчиво произнесла Севиль. – У меня как раз в тот день намечалась куча свободного времени. Но Лена почему-то позвонила пятого, выразила желание остаться у меня ночевать, а когда приехала, посидела очень недолго и сказала, что ее планы поменялись, и была такова. Возможно, у нее действительно к тому моменту наметились какие-то нарушения психики.
– Севиль, у нас имеются серьезные подозрения, что причина смерти Елены – не наркомания. Мы думаем, это было убийство.
– Убийство?!
– Да, но не проси меня ничего объяснять. Это слишком долго, а я сейчас не могу себе позволить терять время… Лучше скажи, контактировала ли Елена в Баку с кем-нибудь еще, помимо тебя и моих компаньонов?
– Мне об этом ничего не известно. Хотя… Постой! Ты можешь расспросить моего сына Джейхуна. Не забыл его?
– Нет. А Елена с ним общалась?
– Да. Я не могла уделять ей достаточно внимания. Как-то раз Лена попросила Джейхуна сопроводить ее в прогулке по городу. Мой сын, как истинный джентльмен, не отказался. Он и впоследствии не раз
