— Ты не можешь ответить нормально? — кричала она. — Ты не можешь ответить нормально?
— Если ты знаешь, о чем речь, то объясни, пожалуйста, — сказал я. — Не понимаю, с чего ты завелась?
Она наконец остановилась.
— Я прочитала посланные тебе сообщения, — сказала она. — Я прочитала все, что она тебе написала.
Я хотел сказать что-то грубое, но мой гнев погас, не успев разгореться ярким пламенем.
Я подождал еще немного и сказал:
— Ну и что? А больше ты ничего узнать не хочешь?
— Так ты сознался?
— В чем?
— Что у тебя с ней связь, — сказала она неожиданно слабым голосом.
— С кем?
Выдержка может пересилить любую обиду. Казалось, мы можем продолжать этот разговор целую вечность, ни на шаг не продвинувшись вперед.
— Где вы встречаетесь? — спросила она.
Я повернулся и хотел уйти, но она схватила меня за руку.
— О чем вы говорите?
Я стоял совершенно спокойный и молчал.
— О чем вы говорите? — кричала она.
Потом ее голос стал тихим:
— Что ты ей говоришь? Что ты ей говоришь при встрече? Что ты ей говоришь, когда она открывает тебе дверь?
То одна, то другая мысль приходила ей в голову. Она не могла контролировать их поток. Я отчетливо это видел. Она не могла остановиться.
— Ты нашел ее дочь или уже перестал ее искать?
Я хотел уйти, но она крепко держала меня.
— Ты не хочешь ее искать, да? Ты только делаешь вид?
— Анна, — сказал я.
Выражение ее лица непрерывно менялось.
— Значит, пока вы вовсю трахаетесь, дочка вам не нужна? Так, что ли?
Я сделал резкое движение и вырвался от нее. Она зашаталась.
— Пока вы с мамочкой трахаетесь, — сказала она, — где-нибудь кто-нибудь трахает ее дочку?
Рот ее открылся в гримасе, словно на ее расплывшемся белом лице вдруг проступил звериный оскал.
— И может быть, уже затрахал этого несчастного ребенка до смерти, а вам до этого и дела нет, так?
Я не сразу понял, когда успел ее толкнуть, но только она оказалась на полу. Потом сама встала и набросилась на меня. Я ударил ее снова, она закачалась, но осталась стоять на ногах. На скуле под глазом стал проступать небольшой синяк. Она потрогала это место рукой. Я сделал шаг навстречу ей, но она отскочила. Глаза у нее были широко открыты. Один чулок сполз с ноги, халат расстегнулся. Я видел голое плечо и грудь. Она стала похожа на проститутку из дешевых номеров.
— Я буду с ней спать, — сказал я и сжал кулак. — Я буду с ней спать, пока она меня не прогонит.
На подъездной дорожке стояли факелы, воткнутые в щебенку. Их должны были зажечь с наступлением темноты, а на каждой ступеньке лестницы перед парадным входом стояли вазы со свежими цветами. Мне открыл молодой парень в ливрее еще прежде, чем я успел позвонить от ворот.
— Это ты привез вино? — спросил он.
Я предъявил удостоверение.
— Мне необходимо поговорить с Гюнериусом, — сказал я.
Он впустил меня.
— Подождите здесь минутку.
Он был похож на слугу из книги о нравах прошлого века, вернее, на маскарадного слугу в маскарадном костюме. Походка у него была вполне современная, вихляющая. Его долго не было, потом он пришел и сказал, что Гюнериус освободится через некоторое время, а пока не желаю ли я прогуляться в комнаты, где есть возможность выпить и закусить. Я отказался и подивился его формулировкам: «прогуляться в комнаты». Разве так говорят? Но видимо, в его контракте было записано, чтобы он употреблял устаревшие выражения во время общения с гостями. Потом мне пришло в голову, что его наняли только на этот вечер. Может быть, он надел ливрею в первый раз в жизни и еще не научился произносить реплики должным образом?
Позже я пожалел, что не прошел в комнату. Дверь была открыта, и оттуда доносились звуки, которые меня заинтересовали. Это было что-то похожее на дребезжание, потом скрип, а затем снова дребезжание и скрип. Наконец я не выдержал, подошел к двери и заглянул. Зал сиял люстрами. В середине стоял длинный стол с белой скатертью, накрытый на тридцать человек. У дальнего конца стола я увидел госпожу Гюнериус. Плавными движениями она раскладывала у тарелок столовые приборы — вилки, ножи, ложки. Она ухватилась за колеса, обогнула на коляске угол стола и у следующего места стала вынимать серебряную сервировку из ящика, который стоял поперек подлокотников ее инвалидного кресла.
Я резко отодвинулся, и она не успела меня увидеть. В дверях на противоположной стороне зала появился Гюнериус. Рубашка на нем была такой ослепительной белизны, что его лицо казалось лиловым. Он шел прямо мне навстречу, по дороге поправляя запонку в манжете.
Он подошел ко мне вплотную и только тогда поднял взгляд. К моему удивлению, он приветливо улыбнулся.
— О! — воскликнул он. — Добро пожаловать!
Он поднял передо мной рукав рубашки и протянул серебристую запонку. Мне стало неловко, но я помог ему вдеть запонку, хотя и рассердился на то, что он обошелся со мной так бесцеремонно.
— Спасибо, — сказал он, явно довольный результатом, и внимательно посмотрел на меня. — Вам не предложили выпить?
— Я отказался, спасибо, — сказал я.
Вблизи он казался очень высоким, просто огромным.
— Ну? — весело сказал он. — Так чем же я могу вам служить?
Он сделал ударение на «я» и «вам», словно хотел подчеркнуть, что хочет меня за что-то отблагодарить.
— Я говорил с Малтеком, — сказал я.
— С Малтеком? — переспросил он без всякого интереса.
— С вашим другом.
— Моим другом? Что-то не припомню такого.
— Неужели?
Он несколько раз повторил имя, как будто надеясь, что сумеет его припомнить, но — тщетно.
Я опять услышал скрип, на этот раз у меня за спиной. Я обернулся. Госпожа Гюнериус подкатила к нам на своем кресле.
— Стол накрыт? — спросил Гюнериус.
Она объехала меня и элегантным движением поставила кресло рядом с мужем. Искусством вождения инвалидной коляски она овладела в совершенстве.
— Это наш ежегодный торжественный обед, — сказал Гюнериус. — Придет мэр и еще несколько гостей из полицейского управления.
Гордость его была неописуема, так же как радость оттого, что он рассказывает это именно мне.
— Плата за куверт двадцать тысяч крон.
Он улыбнулся. Казалось, он приготовился к фотографированию.
— Все взносы будут переданы Армии спасения, — сказала госпожа Гюнериус.
