На память пришел несчастный голый Локли, распятый на дне черного каменного мешка. Лицо мертвого Роджера виделось мне все реже, словно его заслоняли другие ужасы, происходившие в последние дни.
– Куда теперь? – спросил Барак. – Домой и ждать инструкций?
– Нет, давай-ка мы с тобой навестим юного мастера Пирса. Проверим, действительно ли он ворует. В Хартфордшир нам ехать все равно не скоро.
– А если старый мавр сейчас дома?
– Тогда придумаем какой-нибудь предлог для нашего неожиданного визита. И вот еще что, мне не нравится, когда ты его так называешь.
– Но я не подразумеваю ничего дурного. Уверен, его называли и похуже. Помочь вам забраться в седло?
Мы тронулись в путь. На ступенях часовни собрались с полдюжины нищих. Все они были убогими: двое опирались на костыли, лица других были болезненно бледными. Среди них я заметил и мальчика, который присматривал за нашими лошадьми в тот день, когда мы впервые приехали к Локли и миссис Бьюнс. Наверное, сначала бездомные находились внутри часовни, но выползли наружу, привлеченные необычной для них суматохой возле бывшего аббатства. Теперь они двинулись – кто пошел, кто заковылял – в нашу сторону, протягивая руки и нудными голосами выпрашивая милостыню.
– Прочь с дороги! – гаркнул на них Барак. – У нас срочное дело!
Мы поехали дальше.
– Надеюсь, Харснет не забудет допросить эту голозадую братию, – пробурчал Джек.
– Не забудет. Он человек дотошный и скрупулезный.
– И зануда, вам не кажется?
– В этом я с тобой согласен, богатым воображением коронер не блещет.
– Богомолец несчастный.
Я улыбнулся.
– Он ведь тебе с самого начала не нравился?
– Вы мне с самого начала тоже не понравились.
– Харснет лучше большинства из тех, кто действует именем короля. Он обладает принципиальностью и в то же время человечностью. Возможно, временами коронер бывает неповоротлив, но ведь он никогда не сталкивался ни с чем подобным.
Предвидя ответ Барака, я сам произнес его:
– Впрочем, с таким еще никто из нас не сталкивался.
– Тут вы правы, – кивнул Барак и неожиданно спросил: – Знаете, что пугает меня больше всего?
– Что?
– Каждое убийство спланировано и совершено таким образом, чтобы показать нам: убийца умнее всех нас, вместе взятых. Каждую жертву он преподносит как свой охотничий трофей. С тех пор как мы занялись этим делом, произошло три новых убийства: Ярингтон, миссис Бьюнс, Локли…
– Я знаю. Убийца пытался отвадить меня от дела, напав сначала на Тамазин, а потом на меня самого, но когда из этого ничего не вышло, применил другую тактику, стараясь продемонстрировать, что может перехитрить нас.
– Но зачем? – спросил Барак. – Зачем?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Может, это тоже проявление его болезни.
– А теперь он сообщает нам свой адрес, – удивленно покачал головой Барак. – Вот уж это действительно форменное безумие.
– Он дал нам не свой адрес, а просто адрес. Я до сих пор не убежден в том, что убийцей является Годдард. Бывшего лекаря наверняка узнали бы в сектах, хотя бы по описанию. Тем более что у него такая заметная отличительная примета, как здоровенная бородавка на носу.
Я тяжело вздохнул.
– Не перестаю задавать себе вопрос: если не Годдард, то кто это может быть? Представь, мне даже пришла в голову мысль, что убийца Пирс!
Барак с сомнением покачал головой.
– Не-а! Убийца затрачивает на каждое преступление много времени и усилий, а Пирс с утра до вечера трудится в лавке Гая. Кроме того, он никак не связан с религиозными группами. Не удивлюсь, если религия ему вообще чужда.
– Да, конечно, это сумасшедшая мысль. Я дошел до того состояния, когда цепляешься за любую соломинку.
– Потому что не верите, что это Годдард?
– Не то что не верю, а скорее не уверен.
Я потянул за повод, и от этого незначительного усилия в руке на миг вспыхнула боль, заставившая меня поморщиться.
– Вам нехорошо? – обеспокоенно спросил Барак.
– Да вот, рука… И еще я здорово замерз.
– Солнышко уже пригревает.
– Знаю, только в последнее время я вообще постоянно мерзну.
К дому Гая мы подъехали в половине третьего. В аптеках, выстроившихся вдоль улицы Баклсбери, вовсю кипела работа. В соседнем с Гаем окне я увидел мужчину в длинном аптекарском халате. Он сосредоточенно насыпал в стеклянную банку какой-то порошок. Мы привязали лошадей к коновязи, и Барак попросил:
– Вы позволите мне начать разговор с этим мозгляком?
– Ты что, опасаешься, что я стану с ним церемониться? Напрасно.
Барак наградил меня скептическим взглядом.
– Несколько грубых вопросов в начале разговора помогут выбить его из колеи.
Подумав пару секунд, я кивнул.
– Договорились.
Он громко забарабанил в двери. Мы услышали звук шагов, Пирс со свечой в руке отворил дверь и с удивлением воззрился на нас.
– Мастера Малтона сейчас нет, сэр.
– Без тебя знаем, щенок, потому и приехали, – бодро ответил Барак и, отпихнув подмастерье плечом, вошел в дом. – Нам нужен не он, а ты.
Я последовал за ним и сразу заметил, что совсем недавно кто-то – либо Гай, либо Пирс – ставил здесь какие-то опыты: стол в дальнем конце комнаты был заставлен прозрачными склянками с разными жидкостями.
– Ну как, прирезал кого-нибудь сегодня? – осведомился Барак.
– Не понимаю, о чем вы говорите. Я находился наверху и занимался.
Голос Пирса был спокойным, выражение лица – услужливым, но когда он повернулся ко мне, я заметил в его глазах злость.
– Сэр, почему вы позволяете этому человеку разговаривать со мной подобным образом?
– У меня возникли кое-какие вопросы, и Барак задаст их тебе, как один верный слуга – другому.
– Мне стало известно, что у доктора Малтона начали пропадать деньги, – сказал Барак. – Ты что-нибудь об этом знаешь?
На лице Пирса не дрогнул ни один мускул.
– Нет, ничего такого я не знаю. И уверен, если бы у доктора Малтона стали бы пропадать деньги, он сам поговорил бы со мной об этом.
– Мастер Шардлейк – адвокат доктора и представляет его интересы.
Глаза Пирса метались между мной и Бараком. Он был явно сбит с толку и ошеломлен этим шквалом вопросов.
– Не может быть, чтобы доктор Малтон уполномочил вас допрашивать меня вот так…
– Но мы же здесь. Воровство – серьезное преступление.
Глаза подростка превратились в щелочки.
– Я не сделал ничего плохого! Я обо всем расскажу доктору Малтону. Ему это не понравится.
