положено быть. Желая убедить нас, что мы видим перед собой убийцу, настоящий душегуб допустил небольшую промашку.
– Да, тут он дал маху, – согласился Барак.
– Но такое случилось с ним впервые.
– Как он добрался до Годдарда? Откуда узнал, где тот живет?
– Бог его знает. Глава магистрата сказал, что Годдарда не видели несколько дней. Готов побиться об заклад, что убийца проник в дом, привязал его к креслу и отправил настоятелю Бенсону ту самую записку. Этот спектакль стал наиболее выдающимся из всех его постановок.
Я сжал кулаки.
– Кто же он? Где он теперь?
– Мы вернулись туда, откуда начинали, – заметил Барак.
– И при этом даже не можем предположить, где он нанесет следующий удар. Ведь на этом все не закончится.
– Думаете, он продолжит охоту на вас?
– Откуда мне знать! Почему бы ему просто не взорвать весь дом, когда мы будем находиться внутри?
Я вздохнул. Больше всего мне сейчас хотелось посоветоваться с Гаем, но после нашей ссоры от него не было ни слуху ни духу. Я не удивился бы, узнав, что Пирс вернулся, проложив своими змеиными уловками путь к сердцу хозяина.
Я отодвинул тарелку, встал и поморщился от боли, которая обожгла спину.
– Сегодня мне нужно ехать в Бедлам. Шоумс должен был подготовить отчет для суда. Хочу предварительно просмотреть его, а заодно и проведать Адама. А позже – Дороти. Не сомневаюсь, что Билкнэп все еще торчит у нее в доме.
– Вы достаточно хорошо себя чувствуете для всех этих перемещений? – спросил Барак.
– Здесь я просто не усижу. Навестив Дороти, я зайду в контору. Нужно сделать кое-какую работу. Я…
Дверь открылась, и в гостиную вошла Тамазин. На ней было простое платье, а распущенные светлые волосы свободно ниспадали на плечи. Она окинула нас сердитым взглядом.
– Вы оба побывали на войне, как я погляжу.
– Где твой чепец? – спросил Барак. – Твои волосы распущены, как у незамужней женщины.
Не удостоив его ответом, Тамазин повернулась ко мне.
– Джек сказал, что вам не удалось поймать его.
– Нет, не удалось, – ответил я, – но мы продолжаем поиски.
– Он убил уже восемь человек, – нетерпеливо сказал Барак. – А если умрет пострадавший при взрыве человек сэра Томаса, то девять. Причем семеро из них приняли страшную, мучительную смерть.
– Потому-то мы и должны продолжать то, что делали до сегодняшнего дня, – добавил я.
Тамазин села напротив мужа и посмотрела на него взглядом, в котором слились воедино злость и печаль.
– Меня злит не то, чем ты занимаешься сейчас, – выдала она, – а то, каким ты стал после смерти нашего ребенка.
Барак посмотрел на меня и перевел взгляд на жену.
– Ты не должна говорить об этом в присутствии постороннего человека, – заметил он. – Хотя мне известно, что ты это уже делала.
– Мне приходится, потому что, когда я говорю тебе одному, ты меня не слушаешь.
Голос Тамазин перерос в крик, и она яростно стукнула кулаком по столу, заставив нас вздрогнуть.
– А ты не задумывался о том, каково все это время приходилось мне? Нет того часа, чтобы я не вспомнила день, когда родился наш малыш. Но тебя тогда не было, ты пьянствовал в каком-то кабаке. Да, именно тогда все и началось…
– Тамазин! – Барак повысил голос, но женщина стала кричать еще громче.
– Боль. Страшная боль. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Ты не можешь себе представить, что испытывает женщина в такие минуты. А повитуха говорит, что ребеночек весь перекрутился в моей утробе, что вытащить его живым она не может и придется сломать его маленький череп. Звук был негромкий, но он до сих пор стоит у меня в ушах. А потом она вытащила его, и я сразу поняла, что он мертв. Это понял бы кто угодно. Но мне все равно так отчаянно хотелось услышать его крик. Его крик…
По лицу Тамазин катились слезы. Барак побелел и сидел не шевелясь.
– Ты никогда не рассказывала мне об этом, – пролепетал он.
– Я берегла тебя! – крикнула она. – А ты меня беречь не желаешь. Вечно приходишь пьяным и заводишь свою песню: мой сын, мой бедный сын… Это и мой сын!
– Я не думал, что все выглядело так, – оправдывался Барак. – Знал только, что он родился мертвым.
– А как, во имя всего святого, это могло выглядеть?
Барак тяжело сглотнул.
– Я слышал, что, когда дитя в утробе матери вот так поворачивается, она уже не может иметь других детей. Мы…
– Я не знаю, по этой ли причине у нас нет детей! – закричала Тамазин. – И это все, что тебя волнует? Все, что ты можешь мне сказать?
Барак поднял руку.
– Нет-нет, Тамми, я вовсе не это хотел сказать…
Ему следовало бы подойти к жене, обнять ее и успокоить, но он был слишком потрясен ее эмоциональным всплеском. Поднять руку – это все, на что его хватило.
Тамазин встала из-за стола, повернулась и вышла.
– Иди к ней, – велел я. – Иди к ней немедленно!
Но Барак продолжал сидеть, беспомощный и оглушенный.
– Давай же, – поторопил его я. – После всего, через что мы с тобой прошли, ты наверняка найдешь в себе силы собраться и успокоить жену.
Барак кивнул и поднялся, сморщившись от боли в ребрах.
– Бедная Тамазин, – прошептал он и направился за женой.
Но в этот момент хлопнула входная дверь, на пороге возникла Джоан и сообщила:
– Тамазин только что ушла. Я сказала ей, что она не должна выходить из дома одна, но она пропустила мои слова мимо ушей.
Барак выскочил на крыльцо, я – следом за ним. Тамазин нигде не было видно. Мы подошли к воротам и остановились, всматриваясь в оба конца улицы. В следующее мгновение мимо нас рысью проскакала лошадь Барака Сьюки. В седле боком сидела Тамазин. Барак окликнул ее, но она уже находилась в дальнем конце Канцлер-лейн, быстро удаляясь по направлению к Флит-стрит.
Двумя часами позже я привязывал Бытие во внутреннем дворе Бедлама. Барак отправился на поиски Тамазин, но она словно растворилась в людских толпах. Мы не имели представления о том, куда она могла направиться. Тамазин была сиротой, и, кроме Барака, у нее никого не было. Сохранились, правда, несколько подружек еще с тех времен, когда она являлась младшей служанкой у королевы Кэтрин Говард, но, по словам Барака, она виделась с ними крайне редко. Только сейчас я осознал, какое ужасное, щемящее одиночество она испытывала на протяжении всех этих месяцев.
Барак все же надеялся отыскать хотя бы какие-то следы ее прежних подруг. Похоже, эмоциональный взрыв Тамазин настолько потряс его, что он впервые понял, сколько бед наделал своим неправильным поведением, и был полон раскаяния. Я молился о том, чтобы, отыскав ее, он не замкнулся снова в своей защитной скорлупе. С этой задачей ему предстояло справиться в одиночку, поэтому я отправился проведать Адама.
Меня впустил Хоб Гибонс и отвел в кабинет Шоумса. Смотритель дал мне прочитать отчет, подготовленный им для суда. В бумаге говорилось, что Адам исправно получает питание, содержится под надежным присмотром и его регулярно посещает врач. У меня сразу вызвало подозрение то, что отчет был написан чрезвычайно гладко, на что сам Шоумс вряд ли был способен.
