Бертон помог девушке подняться на ноги. Она улыбнулась на последние слова Чака.
– Ты все еще не доверяешь мне, да?
Чак посмотрел на нее и осторожно погладил по щеке.
– А как же? Воскрешение из мертвых—это больше по части Джизуса, чем по моей. – Он повернулся к Джису. – Доставь ее домой, и пусть она хоть немного придет в себя.
Мари выглядела такой измученной, что последнее замечание Чака было более чем уместным. Джизус понимал также, что его любопытство не может быть пока удовлетворено. Мари слишком устала, чтобы что- либо объяснять. Она все еще находилась под впечатлением событий этого утра и пыталась расставить все по своим местам.
Бертон помог девушке забраться в фургон и усадил ее поудобней.
– Отдыхай, дорогая. Все, что ты хочешь сказать, узнаем потом.
Она ответила ему усталой улыбкой.
– Мари?
Джизус прошел в спальню, которая так о многом напоминала ему, собираясь разбудить Мари, чтобы отправиться с ней в участок. Она лежала на кровати, подложив руки под голову и глядя в потолок.
– Я не сплю. – Она улыбнулась ему. – Теперь наконец-то я окончательно проснулась.
Джис осторожно присел на кровать на некотором расстоянии от нее.
– Ты себя достаточно хорошо чувствуешь, чтобы отправиться в полицию?
– Да. – Девушка повернула голову и посмотрела на него. – Я чувствую, что нам необходимо перед этим поговорить.
– Ты хочешь рассказать мне что-то важное сейчас?
– Нет. – Она села на кровати и протянула руку, чтобы положить ему ладонь на плечо. – Джис, люби меня, сейчас, прежде чем мы поедем туда.
С тех пор, как ее память вернулась, Бертон избегал по отношению к ней всякого проявления интимности. Даже теперь он уклонился от малейшего прикосновения. Но нежные пальцы, скользнувшие по его руке, заставили его тело ныть от нового желания.
– Не думаю, что это самая хорошая мысль, Мари.
– Посмотри на меня. – Он не шевельнулся. Тогда она придвинулась к нему вплотную и, обхватив его голову руками, повернула к себе. – Между нами ничего не изменилось. Я тебя по-прежнему люблю. Только тебя.
– Дорогая. – Он взял ее пальцы в руки и бесконечно долго смотрел на них, держа перед собой. – Ты, должно быть, испытываешь страшное замешательство. Ты только что оправилась от травмы, которую мало кто смог бы перенести.
– Перестань! – Она выдернула руки из его ладоней и положила ему на плечи. – Я не нуждаюсь больше в защите. Я нуждаюсь в любви. В твоей любви. Ты веришь мне?
Джизус молчал.
– Веришь?
– Верю. Но тебе необходимо время, чтобы заново переосмыслить свою жизнь.
– Мне не надо ничего переосмысливать. Мне нужен ты. – Она уронила руки и попыталась отодвинуться от него.
Джизус вздохнул и крепко обнял ее за талию, пресекая попытку ее поспешного бегства.
– Мари, я уверен, что у тебя был другой мужчина до меня. Что же будет с ним?
Мари видела, как Джис борется с собой, стараясь быть объективным. Ей хотелось приласкать его и объяснить, что ему незачем так мучиться. Больше того, ей хотелось быть с ним абсолютно честной. Он должен знать правду. Скоро он узнает все. А пока она расскажет ему о Кевине.
– Я обручена с человеком по имени Кевин Пайк.
– Понятно.
Она почувствовала, как напряглась его ладонь, лежавшая на ее талии. Потом он убрал ее. Его лицо ничего не выражало.
– Кевин работал с моим отцом. Отец был очень состоятельным человеком, а Кевин помогал ему управлять делами. – Она подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. – Чтобы понять все, тебе следует знать обстоятельства моей жизни. Я росла среди очень ограниченного круга лиц. Частная школа. Небольшой женский колледж. Я была очень застенчивой и, хотя часто встречалась с молодыми людьми, в действительности очень мало что знала о мужчинах. В конце концов, я получила степень бакалавра педагогики…
– Понятно.
Мари слегка улыбнулась.
– А потом я преподавала в платной школе для одаренных детей. Я жила в собственном доме, общалась только в кругу знакомых отца. Папа замечательный человек, но очень старомоден. Я была для него все равно, что свет в окошке. В старые времена он бы непременно подобрал мне жениха и велел бы выйти замуж, а в наше просвещенное время он лишь подобрал кандидатуру. Потом только манипулировал нами, пока я и Кевин не обручились.
– Но сейчас же двадцатый век. Если бы ты захотела, могла быть и менее послушной.
