чтобы сотворенное им обрело мощь и предназначение.
Сколько же должно пройти спокойных, размеренных веков существования, чтобы память о тех событиях истерлась, потускнела, практически исчезла, болезненно возвращаясь лишь сейчас с первыми залпами энергетических орудий, полыхнувшими с передовых бастионов Цитадели?
Серую хмарь межмирья, прорвавшуюся вслед за пришельцами в проделанную ими брешь, внезапно озарили десятки ослепительных вспышек — казалось, сама реальность содрогнулась, закручиваясь в тугие смерчи, бледный свет разлился над просторами, озарив клубящиеся у самой земли серые облака и движущиеся на их фоне механизмы.
Их были сотни. Сонмище абсолютно одинаковых машин, сохраняя строй, волна за волной появлялись из серой мглы. Похоже, их совершенно не волновала судьба попавших под ураганный огонь собратьев — длинные, тупоносые, скользящие над поверхностью земли исчадия чьей-то злой воли равнодушно обтекали препятствия, с удручающей целеустремленностью двигаясь к стенам передовых укреплений.
Еще минута, и на равнине, среди пологих возвышенностей, уже горело десятка три чадных костров; из пламени, объявшего пораженные механизмы, с ритмичными хлопками выстреливались непонятные капсулы. Полутораметровые цилиндры с закругленными торцами, пролетая по короткой баллистической траектории, вонзались в податливую почву либо, ударившись бортом, откатывались в сторону, отразившись от какого-либо препятствия, и оставались неподвижно лежать, постепенно накапливаясь в распадках меж холмами.
Ураганный огонь по надвигающейся массе механизмов не стихал ни на секунду, но, несмотря на потери, те продолжали движение. Передовые группы атакующих уже достигли основания стен, и избежавшие попаданий машины вдруг начали трансформироваться, выпуская длинные прочные суставчатые манипуляторы. Еще мгновенье, и они с лязгом вонзились в стены; первый из механизмов, закрепившись, начал подтягиваться, поднимаясь вверх, его сноровистые манипуляторы работали попарно, поднимая тяжелую машину по вертикальной поверхности.
Когда механизмы достигли орудийной площадки одного из нижних укреплений, Шевцов вдруг остро почувствовал: на этот раз ему не удастся отбить внезапную атаку пришельцев. Неприступная Цитадель неизбежно падет под монотонным натиском равнодушных к потерям врагов — их было слишком много…
Добравшиеся до площадки нижних укреплений, механизмы тем временем претерпели очередную трансформацию: теперь их манипуляторы удлинились, а между ними возникло напряженное сияние энергетического поля. Антон не успел даже предположить, что последует дальше. Все свершилось на его глазах: одна из машин резко выдвинула четыре телескопических захвата в сторону защитника цитадели, и красноватое сияние окутало воина-инсекта, спеленав того прочнейшими энергетическими узами.
Шевцов не услышал ни вскрика несчастною, ни каких-либо иных звуков — орудия вышележащих укреплений в этот момент перезаряжались, черпая энергию из ткани самого мира, и вокруг наступила короткая тишина, в которой разыгралась немая, но драматическая сцена — манипуляторы механизма, пленившие инсекта, начали укорачиваться, потом внезапно изогнулись, подавая пленника к открывшемуся в борту машины отверстию. Еще секунда, и инсект исчез внутри, а жадные до добычи манипуляторы вновь начали удлиняться, выискивая на просторной площадке очередную жертву.
Антон понял: нужно бежать.
Армия врагов была неодолима. Они вызывали стойкое ощущение мертвой, бездушной силы, победить которую обычными средствами невозможно: какой толк в том, что будет разрушено еще десять или двадцать машин? Остальные продолжат свой уверенный разрушительный путь.
Все происходило достаточно быстро, но, уловив суть происходящего, Антон более не колебался. Быть распыленным в собственном мире или, того хуже — попасть в чрево одной из машин ему вовсе не хотелось, поэтому дальнейшими действиями Шевцова руководил не страх, а здравый смысл. Всегда есть резон остаться в живых перед лицом непонятной, неодолимой силы, чтобы иметь возможность разобраться в причине произошедшего.
Ответом на промелькнувшие в рассудке мысли послужил четкий недвусмысленный приказ:
— Прорываемся! Всем следовать за мной! Уходим в межмирье, только там мы сможем спастись!
Его призыв был услышан. Не прошло и минуты, как на площадке рядом с Антоном стало тесно: каждый из обитателей Цитадели стремился в роковой момент встать ближе к хозяину мира, который обладал властью над энергетикой данности.
Когда на площадке стало совсем тесно, Шевцов крикнул:
— Держитесь друг за друга! Всем задержать дыхание.
Воздух над укреплением начал сгущаться, мутнеть, теряя прозрачность, по периметру зримо обозначившейся сферы потекли искажения; еще секунда, и огромный пузырь защитного поля оторвался от площадки верхнего укрепления, ударился о стену, мягко отскочил от нее и начал удаляться от Цитадели, снижаясь по пологой траектории в тыл прорвавшимся механическим исчадиям.
В первый момент показалось, что на огромный шар, похожий на сгусток помутневшего воздуха, никто не обратит внимания, но прошло всего несколько секунд, и большинство машин, до этого целеустремленно карабкавшихся на стены, вдруг начали разворачиваться. Некоторые в результате столь опасного маневра срывались вниз, однако большинство исхитрилось удержаться на отвесных стенах, и вслед беглецам полыхнул энергетический залп, выдержать который не смогла бы ни одна защитная оболочка.
Призрачная сфера успела преодолеть две трети намеченного Антоном пути, снижаясь и одновременно двигаясь в сторону пробитой между мирами бреши, когда первые разряды чужеродной энергии настигли ее, заставив слабое мерцание неистово вспыхнуть, превращая мутный шар в пылающий болид, внутри которого как в ловушке оказалось заперто около полусотни защитников Цитадели.
Антон ощутил резкий жар, и одновременно горло сжал спазм удушья.
Он боролся изо всех сил, стараясь поддержать целостность защитного кокона, от его неистовых усилий содрогнулась сама реальность. Теперь пагубные искажения приняли глобальный характер: даже прочные, казавшиеся незыблемыми стены укреплений вдруг начали деформироваться, от них к пылающему шару тянулись зримые энергетические потоки, которые, вливаясь в защиту, гасили неистовое пламя… на миг реальность приняла совершенно жуткий, неправдоподобный вид: волны деформаций захватили не только постройки — исказились земля и небо, а шар, казалось, завис на одном месте, привязанный к множеству опор толстыми, похожими на туго сплетенные канаты мутными потоками энергетических выбросов.
Такими запомнил роковые мгновенья Шевцов. Как они виделись остальным, он не знал — мир рушился на его глазах, произошло самое страшное, что могло случиться: его неистовое желание было воспринято окружающим пространством, и теперь все вокруг оказалось подчинено лишь одному порыву — любой ценой удержать защитный кокон от полного разрушения.
Только сейчас он осознал истинную мощь пришлых — даже всей энергии подвластного ему пространства не хватило, чтобы полностью погасить огонь, отразить направленные потоки чужеродного излучения… Несколькими секундами позже защитный кокон распался на высоте десяти метров над поверхностью видоизменившейся тверди, которая потеряла свои свойства, став похожей на податливое коварное болото.
Защитники Цитадели, окружавшие Шевцова, падали в энергетическую топь, мгновенно растворяясь в ней, и только он сам, удерживая последними усилиями воли ближайших воинов от рокового падения, продолжал скользить в сторону бреши, не касаясь разрушающейся поверхности, пока серая хмарь межмирья не всколыхнулась вокруг, породив ощущение леденящего пронзительного холода.
Все… Здесь заканчивалась его власть над пространством.
Он в полном изнеможении рухнул на что-то упругое, понимая, что отныне сам превратился в изгоя…
У каждого мира свои законы. Это утверждение с одинаковой справедливостью можно соотнести как. с моральными нормами, царящими в определенном обществе, так и с поведением силы, формирующей ту или иную данность, которая есть отражение воли единственного существа (реже — группы существ), правящего реальностью.
Антон не помнил случая, чтобы закономерность, ставшая для него аксиомой, подвергалась сомнению. Ни один мир не может существовать сам по себе…
И вот он потрясенно созерцал, как выглядит реальность, лишившаяся всякого смысла, утратившая
