И бегом побежала по лестнице вниз, стуча каблучками: «тук-тук-тук!». Тогда Дитер, наконец, отпустил мое плечо, сдвинул свой отвратный сапог с моей руки и заторопился удирать.
– Запомни, – пригрозил он мне, – Если ты пикнешь, что ты меня здесь видел, убью!
И сапоги его забухали по ступенькам, совсем не так, как каблучки фрау Инге, а противно: «плюх-плюх- плюх!». Он исчез как раз вовремя, потому что из проема в стене выглянуло лицо Ури, и он шустро выскочил из цистерны на дорожку, отряхиваясь, как Ральф после дождя. Вид у него был довольный.
– Хорошо, что ты туда не полез, – сказал он мне, будто я собирался туда лезть и передумал. – Там такая вонища – ты бы не вынес.
– А сокровище ты нашел? – спросил я, вспомнив слова Дитера.
– Конечно, нашел, – засмеялся Ури и вытащил из кармана какой-то блестящий предмет, который он тут же зажал в кулаке, чтобы я не мог его рассмотреть. – Вот оно, сокровище.
Он снял с шеи связку ключей и велел мне пересчитать их. Когда я пересчитал и сказал «Двенадцать!», Ури поднес кулак к моему носу и разжал, – на ладони у него лежал большой красивый ключ.
– Тринадцатый красавец! – заорал я. Чтобы узнать этот ключ, мне совсем не надо было пересчитывать остальные: он был особенный – не такой, как другие, – у него головка была не человеческая, а лошадиная. Мне стало очень весело, что ключ нашелся, что Дитер-фашист убрался прочь и что мы с Ури идем обедать к фрау Инге на кухню. Вот она обрадуется, когда мы покажем ей ключ с лошадиной головкой!
– Только фрау Инге – ни-ни-ни! – ладно? Мы сделаем ей сюрприз! – объявил вдруг Ури, пряча тринадцатого красавца обратно в карман.
Я удивился – зачем надо скрывать от фрау Инге, что он нашел ключ? Мы же сами долго морочили ей голову, чтобы она его поискала у себя, а она утверждала, что уже два года, как она в глаза его не видела? Почему же не обрадовать ее, что ключ нашелся? А вдруг Дитер прав, и Ури нашел в подвале еще какое- нибудь сокровище и хочет его тайно забрать себе? Ури как будто прочитал мои мысли, – он внимательно посмотрел мне в глаза и хитро прищурился:
– Может, тебе следует поклясться на крови, что ты не проболтаешься, а?
Инге
Инге выключила посудомоечную машину, но не стала ее разгружать, а только приоткрыла дверцу, чтобы выпустить пар. В замке было очень тихо: отца не было слышно, Ури, пристроившись у бюро в ее спальне, углубленно чертил что-то на большом розовом листе миллиметровки, принесенном недавно Вильмой. Мимо окна, небрежно приминая опавшие листья, прошла фрау Штрайх, направляясь к своему фольксвагену. Почувствовав на себе взгляд Инге, она полуобернулась и сверкнула в сторону кухонных окон то ли испуганными, то ли просто настороженными глазами за стеклами очков.
«Это она из-за вчерашнего! – сообразила Инге. – Вся деревня, конечно, уже знает. К чему они, интересно, нас уже присудили – к смертной казни, к остракизму или, наоборот, тихо радуются унижению Дитера-фашиста? Ведь они недаром так его прозвали...»
Сегодня трудно было поверить в правдоподобие вчерашнего вечернего представления, так стремительно и беспощадно срежиссированного Ури. Выслушав рассказ Клауса о событиях в кабачке, Инге еще по дороге домой мудро решила не заводить разговора с Ури о его дикой выходке, если он не заговорит с ней об этом сам. А он не заговорил, и вчерашний инцидент застрял между ними необсужденным и неприрученным чудовищем.
Обманчивый покой в замке не мешал Инге остро чувствовать всю зыбкость ее маленького мирка, готового в любую минуту рассыпаться, словно карточный домик, под натиском внешних и внутренних сил. Не говоря уже о реальной угрозе, произнесенной на прощание Рупертом Вендеманном, были и другие – менее очевидные, но не менее реальные. Инге была уверена, что Ури от нее что-то скрывает. Он так избегал смотреть ей в глаза, так неумело увиливал от прямых ответов, так многословно, почти заискивающе болтал о всякой ерунде, что у Инге не было сомнения в какой-то непонятной, идущей у нее за спиной тайной игре. Она не могла бы сказать, что это за игра, против кого ведет ее Ури и кто его союзник. Она только знала, что все пространство заполнено туго натянутыми нитями невидимых паутин, в которых очень скоро, – может быть, прямо сейчас, – кто-то, – может быть, именно она, – обречен запутаться и пропасть.
Она не могла ни о чем спросить Ури: с той минуты, как она рассказала ему всю правду о Карле, он стал для нее непроницаем. Он и свиней умудрился забить собственной рукой, и удрал на рассвете, не дождавшись, пока она проснется, и все это только для того, чтобы тайно от нее плести свою паутину. Инге дошла уже в своих подозрениях до такого безумия, что готова была вообразить, будто вчерашний фарс с газовой камерой Ури разыграл специально для того, чтобы скрыть от нее то, чем он был занят весь вчерашний день. «Что за глупости! – мучительным усилием воли остановила она опасный разбег собственных мыслей, – как он мог бы такое спланировать? Тем более, что еще неизвестно, чем за это удовольствие придется расплачиваться».
Словно торопясь ответить на ее вопрос, внезапно зазвонил телефон. Инге секунду помедлила, прежде чем снять трубку, тревожно перебирая в памяти тех, чьи голоса она не хотела бы сейчас услышать – Карл, Руперт, Зильке Кранцлер, Марта, Гейнц, Дитер-фашист... Но голос в трубке не принадлежал ни одному из них – это был кабатчик Вальтер, хозяин «Губертуса». О нем она как-то не подумала, и напрасно: его звонок тоже не сулил ей ничего хорошего. Впрочем, был он крайне любезен и, если за его словами и таилась угроза, то она была хорошо упрятана за елейной мягкостью его голоса:
– Добрый вечер, фрау Инге. Надеюсь, у вас все в порядке? – начал Вальтер издалека. – Как чувствует себя господин Губертус? Ну, слава Богу, слава Богу! – счастливо откликнулся он на сообщение, что господин Губертус чувствует себя хорошо. И уж совершенно благолепно стал благодарить Инге за внимание в ответ на ее вопрос о здоровье его и супруги. «Ну, давай уже, давай, выкладывай, чего тебе надо!» – мысленно поторопила его Инге, не решаясь прервать приторный поток его вежливостей.
– А у нас в «Губертусе» сегодня выходной! – со все возрастающим радушием сообщил Вальтер, явно приближаясь, наконец, к сути звонка. – Мы с Эльзой занялись уборкой после вчерашних безобразий.
«Ага, это уже ближе к делу», – промелькнуло у Инге в голове после упоминания о вчерашних безобразиях.
– У нас тут сейчас тихо, чисто, никого посторонних нет. Вот мы с Эльзой и подумали: может, вы сегодня вечером заедете к нам на полчасика?
– Я – к вам? Зачем?
Голос Вальтера внезапно перестал источать мед, «словно туда плюхнули ложку дегтя» – отметила про себя Инге:
– Мне кажется, нам есть что обсудить, пока не поздно. Разве не так, фрау Инге?
Возразить на это было трудно, тем более что сквозь статический треск на линии откуда-то издалека прорвался прокуренный голос Эльзы:
– Она что, все еще целку из себя строит? Хватит с нею миндальничать, скажи ей все как есть.
В ответ на эту полную доброжелательства реплику Вальтер заблеял в трубку что-то невразумительное. Инге вспомнила болтовню Клауса о том, что кабатчик всегда норовит сделать все назло своей супруге, и решила прекратить эту ненужную комедию – пожалуй, ей и впрямь, пока не поздно, следует поговорить с владельцами кабачка. Хоть она смутно представляла себе, что именно может быть «поздно», она быстро прервала блеяние Вальтера прямым вопросом:
– Вас устроит, если я подъеду к вам через полчаса?
Положив трубку, она окликнула Ури, который, мурлыкая что-то на иврите, сосредоточенно водил карандашом по миллиметровке.
– Мне сейчас придется уехать на пару часов, – сказала она как можно небрежней, чтобы он не забеспокоился, что она едет улаживать последствия его проказ. Но он ничуть не обеспокоился, а даже как будто обрадовался. Или ей это просто показалось? Ее сбивало с толку, что она вдруг потеряла способность распознавать оттенки его душевных движений с той легкостью, с какой ей удавалось это раньше. Она дошла уже до того, что не поверила его несомненному удивлению по поводу ее поспешного отъезда:
– Сейчас? Куда?
Услышав эти вроде бы искренне недоуменные вопросы, Инге некстати вспомнила, что Ури, как оказалось, подслушал ее разговор с Рупертом Вендеманном. Можно ли поверить, что сейчас он, сидя в соседней комнате, не слышал через отворенную дверь, как она обещала Вальтеру приехать через полчаса? Зачем же он притворяется удивленным? Или она просто помешалась и подозревает его ни за что, ни про
