навстречу, но давай продолжим наше расследование, и я надеюсь, что ты передумаешь.
Отто, насколько мог, затряс головой: «Не надейся, мол, ни черта ты от меня не получишь!». Но мальчишка только засмеялся, так он был в себе уверен:
– Не зарекайся, Отто, не надо: ты вполне можешь передумать, когда выслушаешь меня до конца.
Одного он, во всяком случае, добился: если разговаривать с ним Отто не пожелал, слушать его он не отказался. А ведь мог, и еще как мог! Стоило только начать корчиться, изображать рвоту и отчаянно бить лапой в рельс. Но он ничего этого не стал делать, а закрыл глаза и застыл в своем кресле, готовый к самому худшему. И самое худшее случилось, – Отто услышал стук отворяемого ящика и сквозь щелочку между веками здорового глаза украдкой глянул в сторону бюро. Так и есть – мальчишка открыл тот самый ящик, порылся там недолго и вытащил два желтых листка. Отто зажмурил глаз изо всех сил – ему не нужно было смотреть на желтые листки, чтобы понять смысл того, что сейчас произойдет.
– Открой глаза на секунду, Отто, – голос мальчишки над его ухом прозвучал вкрадчиво, даже ласково. – Ты ведь знаешь, кто это?
Хоть Отто отлично знал, о чем спрашивает Ури, он все же снова глянул сквозь щелочку между веками. Но напрасно он надеялся на чудо: палец мальчишки указывал на трижды проклятую рожу Гюнтера фон Корфа, а мальчишка продолжал, не дожидаясь ответа:
– Это ведь так называемый Карл, правда? Бывший профессор каких-то гуманитарных наук, бывший друг Инге, ваш бывший подсобный работник, который год назад пропал неизвестно куда.
«Только не трожь Инге!» – теряя голову, взметнулся Отто, внезапно ужаснувшийся мысли, что этот парень – просто полицейский агент. – Она ни при чем!
– Как это ни при чем? Он ведь был ее друг и любовник. Ее, а не твой.
Отто снова зажмурил глаза, напряженно стараясь придумать, как можно немедленно расправиться с мальчишкой, который, как назло, был молод, здоров и силен. Положение было отчаянное, – если бы Отто предусмотрел такой оборот, он наверняка бы нашел способ устранить настырного чужака, но он, ослепленный ревностью, думал все это время бог знает о каких глупостях и упустил такую возможность. Но может, все же упустил не окончательно и есть еще шанс как-нибудь заморочить голову еврейскому молокососу и похоронить его в недоступных подвалах замка? Ведь Отто мог с гордостью сказать, что он сумел обвести вокруг пальца самого Гюнтера фон Корфа, а уж тот был стреляный воробей международного класса, его все полиции мира уже два года ищут и не могут найти. Но для того, чтобы заманить этого молодого нахала хоть куда-нибудь, хоть в его, Отто, спальню, нужно сначала втереться к нему в доверие, а сволочной мальчишка осмотрителен и осторожен, – Отто заметил это позавчера, когда они пытались заставить Инге отпереть дверь подвала с геранями.
Только вспомнив про подвал с геранями, Отто встревожился по-настоящему: он еще в тот вечер почувствовал беду, особенно когда увидел Ури с охапкой пиджаков и курток Карла. Он тут же заподозрил, что Инге по какой-то причине открыла своему парашютисту истинное имя Карла, и оказался прав. Но она не могла разболтать того, чего сама не знала, что знал только он один. Он один и больше никто. Так что нечего волноваться – постарался он успокоить себя но тут, словно прочитав мысли Отто, мальчишка заключил свою речь, да еще таким будничным тоном, будто говорил о том, чем завтра кормить свиней:
– Но кто бы он ни был – Карл фон Гревниц или Гюнтер фон Корф, его уже нет в живых. Его кости лежат в том вонючем подвале, в котором я нашел потерянный ключ.
И тут Отто решил отказаться от своей первоначальной игры в молчанку – посредством молчанки ни в чье доверие не вотрешься. Но зато уж решившись, он рискнул пойти ва-банк:
«Рад слышать, – торопливо отстучал он. – Я ведь извелся сомнением: а вдруг он все же сбежал?»
– Ну, ты хорош! – восхитился Ури. – Так вот сразу все карты на стол! Или ты со мной так откровенно, потому что и меня надеешься куда-нибудь замуровать?
«Это было бы неплохо, но надежды мало. А насчет Карла – не спеши выносить приговор, – слегка уклонился Отто, – я просто рад, что он больше не вернется».
– Не темни, Отто, – Ури протянул к старику руку, тот в ужасе отпрянул. – Чего ты всполошился? Я просто подумал, что уже поздно и тебе пора в постельку. А пока я буду мыть тебя и укладывать, расскажу тебе сказку о том, как одному парализованному старику удалось заманить в подвал и замуровать там самого неуловимого Гюнтера фон Корфа.
Сильные руки парашютиста подхватили Отто и вынули из кресла – сопротивляться не имело смысла, тем более что негодяйка-дочь вовремя не поменяла ему пеленку и кожа у него между ног воспалилась и горела. Отто закрыл глаза и отдался на волю нахального мальчишки – самое удивительное, что это было не так уж противно.
– С чего мы начнем? – риторически спросил мальчишка, довольно умело выбирая из-под старика мокрую пеленку. – Может быть, с того, как ты узнал, что за птица ненавистный тебе Карл? Узнал ты этот ужасный секрет просто потому, что ты регулярно подслушивал под дверью в спальню Инге.
Отто дернулся было возразить, но левая рука парашютиста – в правой он держал губку с мыльной пеной – легонько прижала его к застланной клеенкой кровати, где Ури завершал его вечерний туалет.
– Только не трать время на спор: мы можем не успеть до возвращения Инге. Или ты хочешь продолжить нашу беседу при ней? – при упоминании имени дочери Отто сразу сник, и парашютист удовлетворенно сосредоточился на промывании его промежности. – Вот и прекрасно! Я бы тоже не хотел посвящать ее в наши тайны. Не имеет смысла отрицать, что ты регулярно подслушивал: Клаус показал мне те дырочки, которые он по твоей просьбе провертел в ее двери. Как я понимаю, ты был тогда гораздо крепче, ты обходился без фрау Штрайх и мог свободно управлять своим креслом. И тебе ничто не мешало прокрадываться ночью по подземному коридору и слушать, что происходит в спальне. Я уверен, что поначалу интерес у тебя был чисто эротический, ты и не подозревал, какой подарок приготовила тебе судьба. Однажды ты услышал странный разговор, скорей всего ссору, которая навела тебя на мысль, что с этим новым работником не все чисто, и ты удвоил свои усилия, стараясь понять, кто же он такой, ведь правда?
Отто лежал тихо-тихо, разнеженный мягкими касаниями ловких пальцев мальчишки, он даже как бы смирился с тем, что эти пальцы касались его дочери, небось, еще более нежно – черт побери, недаром она так к нему прикипела, ее можно было понять!
– Но они хоть и ссорились, но прямо, небось, никаких имен не называли? Как же ты все же догадался, кто он? – спросил Ури, надевая на Отто полотняные ночные штаны и усаживая его среди подушек.
«Да какая разница?»
– Разница большая. Я ведь хотел рассказать тебе сказку об отважном инвалиде, одержавшем верх над опасным вожаком террористов. А если бы ты не догадался, кто он, какая бы это была победа?
«На слабо меня хочет взять», – подумал Отто, но все же рискнул на откровенность, потому что был польщен: он сам о себе именно так и думал – как о герое, но чтоб чужак-мальчишка так о нем сказал! Как тут было не рассказать – он похоронил свою тайну в себе, и она жгла его полной невозможностью быть когда-нибудь поведанной. Он приподнял лапу и стал отстукивать без предлогов и знаков препинания, как телеграмму:
«они ссорились непонятно спросить не мог все ездил слушать и ничего один раз приехали из города подарок ей на день рождения покупали стали громко ссориться зачем он уставился на список террористов на дверях почты она повторяла у меня нет больше сил а он смеялся»
– И ты понял, что надо достать этот список?
«подозрений» – стукнул Отто.
Он вдруг страшно заспешил, боясь, что дочь вернется и помешает. Чему именно помешает, он еще не решил – то ли все рассказать, то ли покончить с любознательным нахалом. Правда, пока никакой возможности с ним покончить он не видел, но кто знает, какой случай может представиться?
Нахал его краткого сообщения не понял и спросил неуверенно:
– У тебя появились подозрения?
«Глупо, – раздражился Отто, – без подозрений достать».
– Ну да, ведь никого нельзя попросить, чтобы не вызвать подозрений! Да, задача непростая! Что же ты придумал?
«В парикмахерскую».
– Попросил отвезти тебя к парикмахеру? А до того тебя что, дома стригли? – догадался Ури и вспомнил: