следующую реплику, и, не зная, как быть, просто повторила за Вальтером:
– Павильон для торговли пивом?
Вальтер немедленно пришел в восторг и заговорил быстро и сбивчиво:
– Да, да, именно павильон! Я так и вижу его – красный камень и стекло! Проект уже почти готов! На площадке у ворот... сразу за мостом... Под угловой башней... Очень в стиле... так что нисколько не нарушит! Так и вижу – мраморные столики на витых металлических ножках! И такие же стулья... тоже проект... молодой художник, очень талантливый... Мы готовы платить вам за аренду двадцать процентов от прибыли!
– Пятнадцать! – четко поправила его Эльза и выплюнула сигарету. – Пятнадцать процентов – и никаких свидетелей не будет!
Инге показалось, что она сходит с ума.
Отто
В другой день Отто устроил бы дочери грандиозный скандал за то, что она уже два вечера подряд сама куда-то удирает, а к нему подсылает своего жеребца. Но сегодня он промолчал и смирился. Во-первых, его очень грела мысль, что жеребцу это нравится еще меньше, чем ему. Во-вторых, Габриэла пригасила сегодня его склонность быстро раздражаться, прокрутив ему на видео новый фильм про двух полнотелых студенток, давших объявление в газету, что у них в квартире сдается комната. Что эти девки вытворяли с предполагаемыми жильцами, что вытворяли! Отто даже пожалел, что не мог пойти по их объявлению, когда был помоложе. Но даже и в старости он умудрился получить свое от их завлекательных игр. И поэтому он не так уж рассердился, когда Инге мазнула его лысину холодными подкрашенными губами и ускакала неведомо куда в своем щеголеватом белом плаще. К тому же после всех передряг и волнений последних двух дней у него просто не было сил с ней склочничать, и он, смирившись, стал тешить себя забавной мыслишкой, что с нее вполне станется поручить старика-отца своему привычному уже жеребцу и умчаться к кому-нибудь другому, свеженькому, еще не надоевшему.
Эта шикарная занозистая идея так пришлась ему по вкусу, что он, отринув обычную ревность, начал сочинять и смаковать детали новых похождений своей ненасытной дочки, одалживая недостающие детали из просмотренных им в обществе Габриэлы веселеньких кинокартин. Обессиленный пережитым удовольствием, Отто задремал и пропустил момент, когда многократно обманутый своей неверной подружкой парашютист, мягко ступая белыми кроссовками, подошел к его креслу с подносом в руке.
– Пора ужинать, – кратко объявил он, повязывая под подбородком Отто жесткую крахмальную салфетку. Отто тут же замотал головой, – он терпеть не мог крахмальных салфеток и строго-настрого наказал Габриэле перейти на мягкие клетчатые кухонные полотенца. Но парашютисту было, конечно, на наказы Отто наплевать – спасибо, что он хоть бережно подносил к его губам ложку со сладким творогом, а не пихал ее в рот, как солдатский сапог. Так что Отто пришлось смириться и с жесткой салфеткой под подбородком, и с отвратными белыми кроссовками, в каких он даже Клаусу не позволял заходить в свои комнаты.
Как только Отто смирился с присутствием парашютиста, ему сразу стало легче жить, – творог показался вкусным, булочка мягкой, чай в меру сладким и сам парашютист не таким уж несносным. Поэтому Отто после ужина пришел в благодушное настроение и даже стал баловаться новой мыслишкой, – а не предложить ли парашютисту посмотреть с ним вместе фильм о двух полнотелых студентках, давших в газету объявление о квартире? Почему бы им не повеселиться вместе, раз блядовитая Инге все равно укатила от них к другому?
Чувствуя себя щедрым и великодушным, Отто уже занес было лапу над рельсом, чтобы отстучать свое заманчивое предложение, как парашютист сунул руку в карман, вынул оттуда какой-то блестящий предмет и положил его на стол перед Отто.
– Узнаете? – спросил он.
Кровь бросилась Отто в голову – или ему померещилось, или это был тот самый ключ? Но ведь этого не могло быть: тот ключ сгинул бесследно за недоступной дверью, так что вряд ли это был он. Просто проклятый еврейский нахал его провоцирует, подсовывая ему похожий ключ в надежде, что он испугается и выдаст себя. Отто захрипел и ударил лапой в рельс:
«Конечно, узнаю: это ключ из кухонной связки».
– Верно, – согласился парашютист, – Да не совсем: это потерянный ключ из связки, – добавил он, нажимая на слово «потерянный».
«Может, и потерянный, – схитрил Отто. – Откуда мне знать?»
– Да ведь Инге весь дом перерыла, чтоб его найти.
«А ты, что ли, нашел?» – Отто, забывшись от волнения, незаметно для себя перешел на «ты».
– А я нашел. Что же ты не спросишь, где? – парашютист тоже немедленно перешел на «ты», будто только этого и ждал.
«А зачем мне спрашивать?» – притворно взметнулся Отто. И напрасно взметнулся – парашютист придвинул свою морду прямо к лицу Отто и согласился:
– Незачем. Ведь ты отлично знаешь, где я мог его найти.
Если бы Отто владел своей рукой, он бы расстегнул воротник рубахи, который вдруг начал его душить. Что известно парашютисту? Откуда он знает про ключ и где он его взял? Да нигде он его не взял – попытался успокоить себя старик – это совсем не тот ключ, а любой другой из связки, парень просто морочит ему голову. Он так и отстучал по рельсу – почти твердо, почти уверенно. Но хитрый парашютист только засмеялся, вытащил из кармана висящей в коридоре куртки связку с остальными красавцами и бросил на стол перед Отто:
– Вот тебе остальная дюжина. Можешь пересчитать.
Нисколько не обижаясь на это фамильярное тыканье, Отто придвинул лапой связку поближе к себе и внимательно пересчитал – ключей на ней было двенадцать. Впрочем, делал он это только для того, чтобы выиграть время и обдумать линию защиты, потому что, присмотревшись получше, он узнал своего тринадцатого красавца. Спутать его с другими ключами было бы невозможно – у него, в отличие от остальных, головка была выкована в виде лошадиной головы. Не оставалось никакого сомнения, что это он, – Отто хорошо помнил свое родовое имущество.
«Действительно, тринадцатый красавец, – признал он после долгого молчания, которое парашютист не торопил нарушить. – Ну и что?»
– А вот что, – ответил парашютист, сдвинул ключи на край стола и расстелил перед Отто хрустящий новенький план – близнец первого – того, который так мучительно трудно было порвать.
«Что это?» – Отто бессильно, почти неслышно стукнул лапой, потому что мгновенно понял, что это такое.
– Только не притворяйся, ты прекрасно видишь, что это.
Отто мельком глянул на сверкающий новизной лист и сразу увидел вход в подвал и все остальное – на этот раз он точно знал, в каком углу искать. Если бы он вовремя не сдержался, он бы громко застонал при воспоминании о той ужасной ночи, когда он с невероятным усилием уничтожил этот кусок плана, – и все, как оказывается, напрасно, напрасно, напрасно! Этот наглый мальчишка, этот чужак, посмел перехитрить его! Как его зовут, Ури, что ли? – дурацкое имя; он, Отто, всегда с подозрением относился к иноземцам. Впрочем, соотечественник с нормальным немецким именем Карл оказался еще хуже.
Но откуда этот мальчишка Ури мог узнать про Карла? Ведь ни одна душа не знает! А может, Отто слишком спешит с выводами, и Карл тут вовсе ни при чем? Мальчишка тем временем разгладил опасный угол плана и ткнул пальцем в отмеченный косой штриховкой коридор, в который выходила та дверь.
– Вот сокровищница Губертусов – я там сегодня побывал, и представь, никаких сокровищ там нет и в помине! А вот и дверь, от которой ключик! Которую ты постарался выдрать из плана, изобразивши обморок. Бедная Инге – она так перепугалась! О ней ты подумал?
Отто не ответил – в конце концов, он не в полиции и не обязан утруждать себя ответом. А впрочем, кто знает, может, этот молокосос как раз из полиции? Или из израильской разведки? Но Ури вроде бы не так уж и нуждался в ответах Отто: он воображал, что ему есть что сказать, и похоже, ему нужен был слушатель, а не собеседник. Может, он все-таки не из полиции?
– Любопытно узнать, зачем тебе понадобилось рвать план именно в этом месте? Вряд ли для того, чтобы отвести нас с Вильмой от пустой семейной сокровищницы. А если не для этого, так для чего? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно получить ответ на несколько других. Я вижу, ты пока не готов пойти мне
