Ста Нахид ее пальчик единый ценней. И предстал царский стан перед взором царицы,— Там нет счета шатрам, там коней вереницы, Там от золота стягов, от шелка знамен Прах фиалковым стал, розов стал небосклон. Между сотен шатров, с их парчовым узором, Путь к царю не могла разыскать она взором, Но, людей расспросив, прибыла ко двору — К подпиравшему небо цареву шатру. Золотые подпоры, из шелка канаты И гвоздей серебро… Краше румской палаты Для приемов шатер. И приема жена Попросила, и спешилась эта Луна. И позволили ей преклонения дани Принести и пройти под шатровые ткани. И узрела она: со склоненным лицом Венценосцы стоят под единым венцом. Перед тем, кого чтили все жители мира, Пояс к поясу встали властители мира. И одежд их сверкающих яркий багрец Был опасен для глаз и для робких сердец. И стенной они росписью, чудилось, были. О движенье, о слове они позабыли. Охватил тут невесту-затворницу страх: В замке труднодоступном находится шах. Преклонясь, Нушабе начала восхваленье. Всех могучих она привела в умиленье. Повелел государь — и сверкающий трон Принесли. Был из чистого золота он. Царь Луну усадил на возвышенном месте, Ниже — тех, кто сопутствовал этой невесте. Он прибывшей хороший прием оказал; Что приезд ее благ, Нушабе он сказал. Успокоилось сердце жены, и Властитель Приказал, чтоб явился пиров управитель И чтоб стольник скорей угощенья принес И пустил вкруговую обильный поднос. Но сперва, словно взят из источников рая, Заструился «джуляб», духом розы играя. Столь усладный напиток не только Хосров — И Ширин не имела для званых пиров! А затем белотканые скатерти стлали, И поплыл запах амбры в небесные дали. Блага все, что давало богатство земли, В тяжких грудах поспешно на стол принесли: Из муки серебристой, просеянной дважды, Были поданы… луны — подумал бы каждый. Словно свертки шелков, — для услады царей! — Засияли хлеба, жаркий труд пекарей.
