Пять поэм

Гром литавр разорвал небосвод и прошел
В глубь земли, и потряс ужаснувшийся дол.

Все затмило неистовство тюркского ная,
Мышцам тюрков железную силу давая.

Ржанье быстрых коней, в беге роющих прах,
Даже Рыбу подземную бросило в страх.

Увидав, как играют бойцы булавою,
Бык небесный[428] вопил над бойцов головою.

Засверкали мечи, словно просо меча,
И кровавое просо летело с меча.

Как двукрылые птицы, сверкая над лугом,
Были стрелы трехкрылые страшны кольчугам.

Горы палиц росли, и над прахом возник
В прах вонзившихся копий железный тростник.

Ярко-красным ручьем, в завершенье полетов,
Омывали врагов наконечники дротов.

Заревели литавры, как ярые львы;
Их тревога врывалась в предел синевы.

Растекались ручьи, забурлившие ало.
Сотни новых лесов острых стрел возникало,—

Стрел, родящих пунцовые розы, и лал
На шипах каждой розы с угрозой пылал.

Все мечи свои шеи вздымали, как змеи,
Чтобы вражьи рассечь беспрепятственно шеи.

И раскрылись все поры качнувшихся гор,
И всем телом дрожал весь окрестный простор.

И от выкриков русов, от криков погони,
Заартачившись, дыбились румские кони.

Кто бесстрашен, коль с ним ратоборствует рус?
И Платон перед ним не Платон[429] — Филатус.

Но румийцы вздымали кичливое знамя
И мечами индийскими сеяли пламя.

Горло воздуха сжалось. Пред чудом стою:
Целый мир задыхался в ужасном бою.

Где бегущий от боя поставил бы ноги?
Даже стрелам свободной не стало дороги.

С края русов на бой, — знать, пришел его час,—
В лисьей шапке помчался могучий буртас.

Всем казалось: гора поскакала на вихре.
Чародейство! Гора восседала на вихре!

Вызывал он бойцов, горячил скакуна,
Похвалялся: «Буртасам защита дана:

В недубленых спокойно им дышится шкурах.
Я буртасовством славен, и мыслей понурых

Нет во мне. В моих помыслах буря и гром.
Я — дракон. Я в сраженья отвагой влеком.

С леопардами бился я в скалах нагорных,
Крокодилов у рек рвал я в схватках упорных.

Словно лев, я бросаю врагов своих ниц,
Не привык я к уловкам лукавых лисиц.