Пять поэм

И о том, как судьба вновь играла царем
И как мир его тешил в круженье своем.

* * *

Продавец жемчугов[427], к нам явившийся с ними,
Снова полнит наш слух жемчугами своими:

Рум, узнавший, что рус мощен, зорок, непрост,
Мир увидел павлином, свернувшим свой хвост.

Нет, царю не спалось в тьме безвестного края!
Все на звезды взирал он, судьбу вопрошая.

Мрак свернул свой ковер; его время прошло:
Меч и чаша над ним засверкали светло.

От меча, по лазури сверкнувшего ало,
Головою отрубленной солнце упало.

И когда черный мрак отошел от очей,
С двух сторон засверкали два взгорья мечей,

Это шли не войска — два раскинулось моря.
Войско каждое шло, мощью с недругом споря.

Шли на бой — страшный бой тех далеких времен,
И клубились над ними шелка их знамен.

Стала ширь меж войсками, готовыми к бою,
В два майдана; гора замерла пред горою.

И широкою, грозной, железной горой
По приказу царя войск раскинулся строй.

Из мечей и кольчуг, неприступна, могуча,
До небес пламенеющих вскинулась туча.

Занял место свое каждый конный отряд,
Укреплений могучих возвысился ряд.

Был на левом крыле, сильный, в гневе немалом,
Весь иранский отряд с разъяренным Дувалом.

Кадар-хан и фагфурцы, глядящие зло,
Под знамена на правое встали крыло.

И с крылатыми стрелами встали гулямы,—
Те, чьи стрелы уверенны, метки, упрямы.

Впереди — белый слон весь в булате, за ним
Сотни смелых, которыми Властный храним.

Царь сидел на слоне, препоясанный к бою.
Он победу свою словно зрел пред собою.

Краснолицые русы сверкали. Они
Так сверкали, как магов сверкают огни,

Справа были хозары, буртасов же слева
Ясно слышались возгласы, полные гнева,

Были с крыльев исуйцы; предвестьем беды
Замыкали все войско аланов ряды.

Посреди встали русы; сурова их дума:
Им, как видно, не любо владычество Рума!

С двух враждебных сторон копий вскинулся лес,
Будто остов земли поднялся до небес.

Зыкал колокол русов, — казалось, в том звуке
Стон индийца больного, терпящего муки.