А пустыни пути — у него на ладони.Степь Хорезма пройдя, он Джейхун перешел,И пред ним вавилонский раскинулся дол.Царь на русов спешил и в своих переходахНи на суше покоя не знал, ни на водах.Не смыкал он очей, и, огнем обуян,Пересек он широкие степи славян.Там кыпчакских племен он увидел немало,[424]Там лицо милых жен серебром заблистало.Были пламенны жены и были нежны,Были образом солнца, подобьем луны.Узкоглазые куколки сладостным ликомИ для ангелов были б соблазном великим.Что мужья им и братья! Вся прелесть их лицБез покрова — доступность открытых страниц.И безбрачное войско душой изнывало,Видя нежных, не знавших, что есть покрывало.И вскипел в юных душах мучительный жар,И объял всех бойцов нетерпенья пожар,Все ж пред шахом, что не был на прелести падким,Не бросались они к этим куколкам сладким,Царь, узрев, что кыпчачки не чтут покрывал,Счел обычай такой не достойным похвал:[425]«Серебро этих лиц, — он подумал однажды, —Что родник, а войска изнывают от жажды».Все понятно царю: жены — влаги свежей,И обычная жажда в душе у мужей.Целый день посвятил он заботе об этом:Всех кыпчакских вельмож он призвал, и, с приветомВыйдя к ним, оказал им хороший прием,И, возвыся их всех в снисхожденье своем,Тайно молвил старейшинам: «Женам пристало,Чтобы в тайне держало их лик покрывало,Та жена, что чужому являет себя,Чести мужа не чтит, свою честь погубя,Будь из камня она, из железа, но все жеЭто — женщина. Будьте, старейшины, строже!»Но, услышав царя, эти стражи степей,—Тех степей, где порою не сыщешь путей,Отклонили его повеленье, считая,Что пристоен обычай их вольного края.«Мы, — сказали они, — внемля воле судьбы,—У тебя в услуженье. Мы только рабы,Но лицо прикрывать не показано женамНи обычаем нашим, ни нашим законом.Пусть у вас есть покров для сокрытия лиц,Мы глаза прикрываем покровом ресниц.Коль взирать на лицо ты считаешь позором,Обвинение шли не ланитам, а взорам.
