Пять поэм

Таял царь, словно месяц ущербный, который
Освещать уж не в силах земные просторы.

Вспомнил он материнскую ласку. Душа
Загрустила. Сказал он, глубоко дыша,

Чтоб дебир из румийцев, разумный, умелый,
За писаньем по шелку давно поседелый,

Окунул свой калам в сажу черную. Пусть
Он притушит посланьем сыновнюю грусть.

…Стал писец рисовать на шелку серебристом.
Так он слогом блеснул нужным, найденным, чистым:

«Пишет царь Искендер к матерям четырем[485],
А не только к одной: мир — в обличье твоем.

Убежавшей струи не поймать в ее беге,
Но разбитый кувшин остается на бреге.

Хоть уж яблоко красное пало, — причин
Нет к тому, чтобы желтый упал апельсин.

Хоть согнет ветер яростно желтую розу,
Роза красная ветра отвергнет угрозу.

Я слова говорю, о любимая мать!
Но не им, — только сердцу должна ты внимать.

Попечалься немного, проведав, что ало
Пламеневшего цвета на свете не стало.

Если все же взгрустнешь ты ночною порой,
Ты горящую рану ладонью прикрой.

Да подаст тебе долгие годы создатель!
Все стерпи! Унесет все невзгоды создатель.

Я твоим заклинаю тебя молоком
И своим, на руках твоих, утренним сном,

Скорбью матери старой, согбенной, унылой,
Наклоненной над свежей сыновней могилой,

Сердцем смертных, что к праведной вере пришли,
Повелителем солнца, и звезд, и земли,

Сонмом чистых пророков, живущих в лазури,
Вознесенных просторов, не ведавших бури,

Сонмом пленных земли, сей покинувших край,
Для которых пристанищем сделался рай,

Животворной душой, жизнь творящей из тлена,
Созидателем душ, уводящим из плена,

Милосердных деяний живою волной,
Повеленьем, весь мир сотворившим земной,

Светлым именем тем, что над именем каждым,
Узорочьем созвездий зажженным однажды,

Небесами семью, мощью огненных сил,
Предсказаньем семи самых светлых светил,

Знаньем чистого мужа, познавшего бога,
Чутким разумом тех, в чьем сознанье — тревога,

Каждым светочем тем, что зажжен был умом,
Каждым сшитым людьми для даяний мешком,

Головой, озаренной сиянием счастья,
Той стопой, что спешит по дороге участья,