Везде одну он видит красоту. Любуясь блеском образа того, Себя он забывает самого. Лишь искренне влюбленному дано Блаженного познания вино. Лишь тот самозабвенно опьянен, Кто красотою вечною пленен. Не будь отшельником, в миру живи, Но не гаси в себе огня любви! Пусть в том огне душа горит всегда, Пусть тот огонь не гаснет никогда! Быть может, здравомыслящих собор Ему суровый выскажет укор, Блаженства райские начнет сулить, Чтоб жар безумья в сердце остудить, И вот он их послушает… А там Пойдет черед молитвам и постам. Начнет он раны сердца врачевать, Обломки стрел из плоти вырывать. И птицу тела, словно западней, Накроет он суфийскою хыркой. Но в том затворе истомится он, И на свободу устремится он. И садом, что цветеньем обуян, На загородный выйдет он майдан. Нарядных всадников увидит строй За конным состязаньем иль игрой. Увидит скачущую на коне Красавицу, подобную весне. Огнем вина пылает цвет ланит, Султаном роза на чалме горит. Сравни с пожаром эту красоту, Или — с гранатной веткою в цвету. Как страж индийский — родника у ней, Глаза бездонной пропасти черней. А брови — словно лунных два серпа; Увидев их, теряет ум толпа. То два убийцы — скажешь ты — сошлись. На злое дело вместе собрались. А над бровями родинки пятно — Над буквой «нун» укропное зерно. Спадают кудри черною волной, Подобные кольчуге боевой. А уши — тюркский воин на коне Красуется в блистающей броне. Глаза, где обольщенье и обман, Сжигают благочестия хирман. И не от дыма ль огненных зениц Черней сурьмы густая сень ресниц.
