«Вообще редакционные пьянки — это торжество демократии. Здесь можно пошутить над гланым редактором. Решить вопрос о том, кто самый гениальный журналист эпохи. Выразить кому-то свои претензии. Произнести неумеренные комплименты. Здесь можно услышать, например, такие речи: — Старик, послушай, ты — гигант! Ты — Паганини фоторепортажа!
— А ты, — доносится в ответ, — Шекспир экономической передовицы!
Здесь разрешаются текущие амурные конфликты. Плетутся интриги. Тайно выдвигаются кандидаты на Доску почета. Иначе говоря, каждодневный редакционный бардак здесь становится нормой <выделено мной. — Т.К.>. Окончательно воцаряется типичная редакционная атмосфера с ее напряженным, лихорадочным бесплодием…» (1, 289).
Интересно, что лишь в ситуации «редакцонной пьянки» все происходящие обретает парадоксальную осмысленность. Я-персонажа довлатовских текстов, которого А. Найман определяет так: «Во-первых, он хочет быть естественным, во-вторых — так или иначе — он хочет выпить, и, в-третьих, он хочет писать»,[212] «алкоголь на время примирял <…> с действительностью» (2, 39). Кроме того, по его собственному определению, он «оказался чрезвычайно к этому делу предрасположен» (2, 39), особенно в кризисных ситуациях, когда в очередной раз кажется, что стоишь над пропастью, не зная, куда шагнуть: «Я выпил и снова налил. И сразу же куда-то провалился. Возникло ощущение, как будто я — на дне аквариума. Все раскачивалось, уплывало, мерцали какие-то светящиеся блики… Потом все исчезло» (1, 258). Но всегда наступает момент, когда герою хочется выбраться из такого положения, чтобы обрести необходимое для дальнейшей жизни «зыбкое равновесие». Он ведь и сам хорошо понимает, что «стоит пожить неделю без водки, и дурман рассеивается. Жизнь обретает сравнительно четкие контуры» (1, 365).
Другая сторона медали — Америка.
«То, что плохо у нас, — размышляет автор, — должно быть замечательно в Америке. Там — цензура и портвейн, здесь — свобода и коньяк» (2, 117). Ведь и уезжали туда, потому что «попросту говоря, хотели жить лучше. Забыть о бедности, веревочных макаронах, фанерных пиджаках и ядовитом алкоголе» (2, 106).
Там спиртное выполняет обычно сопровождающую, дополнительную, скорее даже этикетную функцию. Хаоса на Западе не существует, но для русских понять такого рода «космос» со свободой и коньяком, перенять привычки местных жителей и приспособиться зачастую еще труднее, чем заливать портвейном и шартрезом подцензурный хаос в СССР.
Интересно, что, даже живя в Америке, персонажи Довлатова — его соотечественники — даже не стараются стать настоящими американцами, скорее они постепенно превращаются в русских «новых американцев»:
«У нас есть русские магазины, детские сады, фотоателье и парикмахерские. Есть русское бюро путешествий. Есть русские адвокаты, писатели, врачи и торговцы недвижимостью. Есть русские гангстеры, сумасшедшие и проститутки. Есть даже русский слепой музыкант.
Местных жителей у нас считают чем-то вроде иностранцев. Если мы слышим английскую речь, то настораживаемся. В таких случаях мы убедительно просим: Говорите по-русски!» (3, 7).
Кроме того, русские, проживающие в «Иностранке» на 108-й улице, не перестают оценивать американцев, испытывая к ним «сложное чувство». «Даже не знаю, чего в нем больше — снисходительности или благоговения. Мы их жалеем, как неразумных беспечных детей. Однако то и дело повторяем: „Мне сказал один американец…“» (3, 7–8). А излюбленным их занятием является «ругать американцев. Американцы наивные, черствые, бессердечные. Дружить с американцами невозможно» (2, 89). И еще один, во многом выражающий отношение аргумент против «великой нации»:
«Водку пьют микроскопическими дозами. Все равно что из крышек от зубной пасты…» (2, 89).
Последнее замечание позволяет понять, насколько важен для русского человека, которому, по словам Довлатова, привычнее всех заокеанских «дринков» «стакан „Агдама“ в подворотне», этот штрих: как и что пить. И этот стакан является неотъемлемой частью воспоминаний главного героя «Ремесла» о родине, вполне органично входя в ассоциативный и зрительный ряд прошлого:
«Наши первые игрушки. Перешитые курточки старших братьев. Бутерброды, завернутые в газету. Девочки в строгих коричневых юбках. Мелочь из отцовского кармана. Экзамены, шпаргалки… Нелепые, ужасающие стихи… Мысли о самоубийстве… Стакан „Агдама“ в подворотне… Армейская махорка <…> и все, что было, — останется навсегда…» (2, 141).
И действительно, «новых американцев» можно отличить от коренных жителей в любой ситуации:
«В одном из залов были накрыты столы. Между ними лавировали участники форума с бумажными тарелками в руках. Американцы — накладывали себе овощи и фрукты. Русские предпочитали колбасу, но главным образом белое вино. Наполнив тарелки, американцы затевали беседу. Мои соотечественники, наоборот, расходились по углам» (3, 159).
Так проходил обед для участников симпозиума «Новая Россия» в Калифорнии, в котором принимл участие Сергей Далматов, радиожурналист станции «Свобода» и персонаж повести «Филиал». Основное различие между русскими и американцами кроется в том, что для американцев важно, в первую очередь, соблюдение этикета, определяющего все детали: повод, место, время и даже посуду, — все строго регламентировано. Приведу эпизод обеда в кафе. Думается, даже по нескольким репликам легко можно понять, кто здесь «новый» американец:
«— Что ты будешь пить?
— Может быть, водку?
— Слишком рано. Я думаю, — белое вино или чай.
— Чай, — сказал я. — И фисташковое мороженое.
— Отлично» (2, 176).
Такие тонкости и щепетильность лишь раздражают русского человека, привыкшего видеть в выпивке дополнение к беседе и хорошей компании, в которой ему приятно находиться. По Довлатову, русские пьют для души и от души, именно поэтому для них не так важны обстановка, время и посуда:
«— Давай выпьем.
— С удовольствием.
— Рюмки взяли парни из чешского землячества. Ты можешь пить из бумажных стаканчиков?
— Мне случалось пить из футляра для очков.
Рейнхард уважительно приподнял брови.
Мы выпили по стакану бренди» (2, 178).
Даже названия спиртных напитков, свойственных России и Америке, резко отличаются. Если в оставленной стране были пиво ящиками, «Агдам» в оттопыренных карманах брюк, дешевый портвейн и водка стаканами, изредка коньяк, а для дам — вино или шампанское, хотя большинство персонажей с этими напитками на «вы»; то за океаном все разбавленное, превращенное в разного рода коктейли, — «Джинсы с тоником», виски с томатом, коньяк с лимоном и содой и пиво «Будвайзер» с сосисками. Поэтому и ценится
