Полночь в саду добра и зла

Коробочку явно сдвинули с места. То же самое можно было сказать о телевизионной программе, стопке конвертов, пачке бумаги и телефонном справочнике.

– Глядя на эти снимки, а не на те двадцать, что представил для первого разбирательства окружной прокурор, можно сказать: во время криминалистической экспертизы места происшествия было сдвинуто множество вещей. А это значит, что сцена перестрелки искажена. Когда эксперт фотографирует место происшествия, предполагается, что при этом не присутствует никто. Но посмотрите на снимки: вот чьи-то ноги в ботинках, в форменных башмаках, в войлочных туфлях. В ту ночь в доме была настоящая сходка полицейских, и выясняется, что они двигали с места на место предметы обстановки. Это сумасшествие, попрание элементарных норм полицейского расследования. Но самое главное – улики теряют свою ценность!

Зейлер сиял.

– Я же говорю, мы в прекрасной форме. Единственное, с чем я не могу пока справиться, так это с надменностью Джима на свидетельской трибуне. Но, черт возьми, если мы не сможем это обойти, то придется примириться. – Зейлер откинулся на спинку кресла и сцепил руки на затылке. – У Лоутона большие проблемы, но он сам в них виноват. Он допустил громадный просчет, легкомысленно играя с уликами во время первого процесса. Лоутон красноречив и умен, в этом нет никакого сомнения, но у него нет опыта работы, а для окружного прокурора он необходим, этот опыт. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я занимаюсь юриспруденцией двадцать пять лет, выступал в десятках судебных процессов, а Спенсер Лоутон не справился и с двумя – я имею в виду процесс рейнджеров и суд над Уильямсом – это последнее дело вернули для пересмотра. Лоутон зелен и нервничает – этим непременно надо воспользоваться. Необходимо оказывать на него постоянное давление, нервировать его до суда заявлениями и действиями, распылять его внимание на детали и ненужные подробности. Мы, конечно, ничего не можем поделать с газетчиками, но на этот раз мы позаботимся о том, чтобы оградить от них присяжных. Я не люблю этого делать, но нам придется ускорить процесс, устраивая субботние заседания. – Зейлер горестно покачал головой. – И это в разгар футбольного сезона. Поверьте, решение далось мне с большим трудом. За последние двадцать пять лет я бывал на всех матчах чемпионата Джорджии. Я уже прикинул, что по делу Уильямса мне придется в этом году пропустить один или два матча. Но в эту субботу мы обязательно поедем вместе с Угой на игру против университета Лос-Анджелеса.

– Вы и Уга?

– Так точно, – ответил Зейлер. – Вы когда-нибудь видели Угу?

– Нет, но наслышан о нем.

– Люди его любят! – гордо произнес Зейлер. – Он – самое знаменитое животное Джорджии! – Он указал на полки возле стола. – Все, что там лежит, посвящено Уге. – Он начал один за другим выдвигать ящики, набитые вырезками, фотографиями, открытками и письмами. – В прошлом году Уга ездил в Нью-Йорк, на обед, посвященный награждению обладателя «Хайсман-трофи». Вы когда-нибудь слышали об этом?

Вот, посмотрите. – С этими словами Зейлер показал мне фото Ассошиэйтед Пресс, на котором были изображены он сам с Угой IV и Гершель Уокер, обладатель «Хайсман-трофи» того года. Все трое, включая и пса, щеголяли черными галстуками. – Уга – единственная собака, которую когда-либо приглашали на Хайсмановский обед. – Зейлер буквально лучился счастьем.

Он продолжал увлеченно рыться в папках.

– У Уги потрясающе обширная корреспонденция. Когда псу делали операцию на лапе, он получил сотни открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления со всех концов страны. Здесь где-то целая папка этих открыток. Уга даже получил открытку от Майка-тигра.

– А кто такой Майк-тигр? – спросил я.

Зейлер на секунду оторвался от ящиков, пораженный моим невежеством, и нажал кнопку селектора.

– Бетти, ты не знаешь, где папка с пожеланиями выздоровления Уге? Я что-то не могу ее найти.

В кабинет с озабоченным взглядом вошла секретарша Зейлера.

– Она должна быть здесь, Сонни, – сказала женщина и, открыв один из ящиков, бегло его осмотрела. Ничего не найдя, она вышла из кабинета. Зейлер продолжил поиски, полностью уйдя в это важное дело. Пока он искал, я оглядел кабинет. На старинной каминной плите лежало фарфоровое изваяние бульдога в натуральную величину. В каминной доске красовался барельеф того же животного. По всей комнате были разбросаны предметы бульдогианы: фотографии в рамках, Бронзовые пресс-папье в бульдожьем образе, статуэтки и подушечки для игл. Вернулась Бетти.

– Думаю, что это здесь, Сонни. – Она протянула боссу папку с надписью «Травма лапы». На стол хлынул поток открыток и писем. Зейлер начал жадно их просматривать.

– Вот, – сказал он. – Майк-тигр. А это из колледжа «Орел»… От «Кентуккских Диких Кошек»… от четвертого класса миссис Уиллингхэм из Мейкона.

Некоторые письма занимали по несколько страниц. Зейлер поднял вверх пачку писем и потряс ими в воздухе.

– Говорю вам, Уга – феномен. Уга Третий даже был занесен в «Кто есть кто среди животных». Он был талисманом, когда мы выиграли чемпионат два года назад.

Зейлер снял с полки книгу и дал ее мне. Действительно, Уга Третий занимал свое место в ней. Я положил книгу на стол, заваленный предметами поклонения перед Угой.

– Знаете, – проговорил Зейлер, – вам стоит попытаться вырваться в Афины[17] на этот уикэнд. Мы играем с Лос-Анджелесом. Вы обязательно должны посмотреть хотя бы одну игру, пока вы здесь. Если захотите, то приходите к полудню в номер отеля. У нас всегда бывает маленькое собрание перед матчем. Там вы увидите Угу в полном параде.

Субботним утром дорога к Афинам была забита пестрой кавалькадой машин. Развевались, словно боевые знамена, черно-белые полотнища, привязанные к антеннам. На самодельных транспарантах помещались лозунги, выражавшие общий настрой: ВПЕРЕД, БУЛЬДОГИ! ПОБЬЕМ ЛОС-АНДЖЕЛЕС! ТАК ИМ, СОБАКАМ!

К полудню в номере, занятом Сонни Зейлером, собралось около дюжины гостей. По радио передавали ток-шоу. Зейлер сидел на краю кровати и разговаривал по телефону. На Сонни был красный свитер, черные