валюты) в спецмагазинах «Березка». Впрочем, Чижу они достались от прежнего владельца уже изрядно вытертыми ('их носить-то оставалось, наверное, день или два'). Но именно в этом и был весь кайф: уважающий себя человек должен был иметь джинсы, вытертые до небесной голубизны, а еще лучше добела. Тем не менее за счастье влезть в потрепанный «Rifle», эту 'спецодежду рок-н-ролльной касты', Чижу пришлось выложить 90 рублей, всю его месячную зарплату. (О новых джинсах самых престижных фирм, типа «Lee», 'Levi's' и «Wrangler», он даже не мечтал, они стоили не меньше 180–200 руб.)
— Я даже не могу это описать, — вспоминает Чиж, — но в джинсах я почувствовал себя совершенно другим человеком. Уже сам факт, что у тебя сзади, на пояснице, торчит кожаный лейбл — нет слов!.. И я каждый раз засовывал рубашку поглубже в штаны, чтоб этот лейбл все читали. На мою задницу оборачивался весь город.
А летом 1979-го ударник сманил Чижа и еще пару музыкантов на гастроли в приполярный Мурманск. Дзержинцев приютил ресторан «Встреча», возле памятника Солдату Алёше. Чиж убежден, что именно там, в портовом кабаке, он приобрел важную часть школы игры.
— Когда на берег сходит целый экипаж, у каждого своя музыка в голове. Помню, мы играли 'Monkberry Moon Delight' Маккартни — за вечер я ее спел не меньше раз двадцати. На тарабарском языке, но это неважно. Главное — подача и драйв, который прет. И раз двадцать я сорвал глотку, и раз двадцать я ее все-таки спел. И тут же подходит следующий человек: 'А можно 'Полонез Огинского'?' — 'Легко!'. Постоянное бросание из песни в песню, из стиля в стиль. А надо вживаться, чтобы тебе поверили!.. Чтобы к тебе потом подошли, сказали: 'Брат, это так здорово! Вот тебе денежка, спой еще разок!'.
На гастролеров свалились бешеные деньги. Если в Дзержинске заказ песни стоил 3–5 рублей, то в Мурманске — минимум червонец. Флотские офицеры, моряки загранплавания и рыбаки, уходя в загул, хрустящих купюр не жалели: 'Знаешь, эта картина, когда подходит человек, вынимает запечатанную пачку трехрублевок. При тебе тут же ее вскрывает, начинает отсчитывать, кидает не глядя…'. Волей-неволей Чижу пришлось овладеть навыками конферанса: 'Дорогие друзья! Добрый вечер! Сегодня в нашем зале отдыхает экипаж рыболовного сейнера 'Комсомолец Севера'. И они дарят своим барышням маленький музыкальный подарок. Итак, только для вас, милые барышни, звучит эта песня — 'Полчаса до рейса'!'.
Но первое отделение, пока в зале собирался народ, всегда отдавалось джазу (традиция, заложенная 'Черноречьем'). В то время Чиж был увлечен пианистом Китом Джарреттом и пытался импровизировать в его манере: 'Играешь свое настроение — ничего в голове нет, даже темы, садишься и начинаешь дождь изображать. Или — наоборот — жару'.
Там же, в Мурманске, он купил грампластинку джаз-ансамбля под управлением ленинградца Давида Голощекина.
— Джазовых пластинок вообще было мало, поэтому я «снимал» все, что попадало в руки. Там была занятная вещь — то ли 'Ветер с Невы', то ли 'Прогулка по солнечной стороне Невского'. Солистка Эльвира Трафова пела в бразильской манере, типа Аструд Джильберто.[17] Я сидел в пустом кабаке и наигрывал эти мелодии.
Из Мурманска Чиж вернулся худой, как тростинка, с модной кудрявой головой и в вязаной кофте с короткими рукавами; она сидела на нем в обтяжку, а по синему полю были разбросаны ярко-красные звезды. 'Такого Дзержинск еще не видел! Элвис Пресли просто!' — с восторгом вспоминают друзья.
Но сам Чиж был сыт по горло кабацкой романтикой. Он решил восстановиться в училище.
1979–1982: НАЗАД В БУДУЩЕЕ
— Под влиянием чего в человеке берется то, что он поет, чем занимается?..
— Не важно под влиянием чего. Важно, что в человеке было что-то, что взыграло. В нем была уже критическая масса. И нужен был только какой-то внешний повод
(Из газетного интервью Б. Гребенщикова).
В alma mater Чижа уже ждали. Житейская слава 'блудного сына' была такой громкой, что поглазеть на него сбегались все барышни первого-второго курсов.
— Кругом только и слышалось: 'О, Чиж пришел! Пойдем посмотрим!' — вспоминает Ольга Чигракова. — Что за Чиж?.. А потом, когда его увидела, поняла: а-а, так его-то я как раз знаю…
Первая их встреча состоялась годом раньше, летом 1978-го, когда десятиклассница Оля Егорова (которая еще не знала, что станет Чиграковой), поступала в Дзержинское музучилище. Они с подружкой сдали сочинение и сидели в вестибюле. С улицы зашли два парня, явно с жуткого похмелья. Один, черненький и курносый, прямиком направился к ним: 'Девчонки, купите ноты «Битлз»! Всего десять рублей!'. Ему решительно отказали. Тогда второй выхватил из сумки боксерские перчатки: 'Уговорили! Отдаю за червонец!..'.
Вконец испуганная Ольга ('и этот притон — музучилище?!') выскочила на улицу. Более разбитная подружка осталась. Кажется, они даже сообразили в тот вечер на троих…
Но такие колоритные сценки остались в прошлом. Чиж был уже достаточно опытен, чтобы наступать на одни и те же грабли. Теперь он жил и учился без прежней горячки.
— Наша сокурсница, — вспоминает Ольга Чигракова, — снимала квартиру буквально через дорогу от училища. Мы часто там гужевались: прогуливали занятия, отмечали праздники, дни рождения. Но Серёжа ровно в 9 вечера уезжал. До этого он поет песни, все хором ему подпевают, усевшись на полу. Веселье в самом разгаре, и вдруг: 'Так, мне пора' — 'Куда? Время-то детское!'. Но он уходил, сила воли у него была.
Видимо, в благодарность, что сын наконец-то взялся за ум, родители собрали денег и купили ему фортепиано «Фантазия». Другим увлечением Чижа стал «самиздат». Его привозили парни из музучилища, которые тусовались в Горьком. Самое сильное впечатление оставил 'Мастер и Маргарита'. Было ощущение, что от этих подслеповатых строчек исходит запах риска — за каждым ведомственным ксероксом приглядывал КГБ, а каждую пишмашинку надо было обязательно регистрировать в милиции. 'Я читал Булгакова по ночам — мало ли чего', — вспоминает Чиж.
Этот период вообще оказался богат на впечатления и встречи с людьми, отношения с которыми прошли испытание временем. Первым стал первокурсник Женя Баринов. Не заметить его было трудно: сам по себе высокий, он носил длинные волосы (таких смельчаков-'волосатиков' в училище было немного) и щеголял в джинсовом костюме фирмы 'Milton's'.
— Семья обычная, рабочая, — рассказывает о себе Женя. — Просто есть слух — отдали в музыкальную школу. Аккордеон я сам выбрал. Почему-то понравилось. Есть такой город Павлов в Горьковской области. Там я закончил восемь классов и музыкальную школу. Потом решил пойти в музыкальное училище. Класс аккордеона был сильнее в Дзержинске. Вот, поехал туда…
Баринов запомнил точную дату и обстоятельства своего знакомства с Чижом. Это случилось 1-го октября 1979 года. Первокурсников посвящали в студенты. Был вечер-капустник, а после него — танцы. На сцену, где играл ансамбль, по очереди вылезали все, кто хотел чем-то блеснуть. Получилось что-то вроде пьяного джем-сейшена. Когда у бас-гитариста вдруг выпал шнур, бэнд прекратил играть. Эту паузу, чтобы не дать закончиться пляскам, Чиж заполнил зажигательным соло на барабанах.
— Играл он так себе, — хмыкает Баринов, — но настолько нагло, что я сразу обратил на него внимание. С перекура мы возвращались по коридору: Чиж — с одной стороны, я с другой. Встретились, посмотрели друг на друга, зашли в пустой класс. Там стояло фортепиано. Сели и давай по очереди «Битлз» играть: 'Ты эту знаешь?.. А эту?..'. Ну, и всё, понеслось… Играли почему-то 'Rubber Soul', весь альбом. Серёга стонет: 'Ох ты, нашел родню!..'.
Это был тот случай, когда действительно сошлись крайности: живой, как ртуть, Чиж и флегматик Баринов, которому на редкость подходит бабелевская строка: 'Он говорит мало, но смачно, и хочется, чтобы он сказал ещё'. В компании Женя мог молчать часами, а потом бросить фразу и просто всех срезать. 'Причем, далеко не каждый, — добавляет Чиж, — в эту фразу еще и врубится'. Но, главное, их музыкальные вкусы были схожими: 'старый добрый рок' во всех его проявлениях.
