Ржавчина в крови

остановились.

И наконец произошла встреча. Скорее — столкновение.

Эвелин и Френни едва ли не натолкнулись друг на друга в дверях, когда мы входили, а он выходил. Он был в сценическом костюме — в трико — и завязывал шнуровку на бархатной блузе. Он спешил, извинился, что торопится, и убежал бы, если бы я не удержал его за рукав.

— Here's our Romeo[122], — сказал я и заставил его выпрямиться, похлопав по спине.

— Hullo[123].

— Nice to meet you[124]. — Эвелин пожала ему руку с новой, более мягкой улыбкой. И посоветовала потуже затянуть узел, если не хочет снова обращаться к нему через десять минут.

Oh, thanks[125], — произнёс Френни и, обратившись ко мне, сказал, что Реджина срочно зовёт его: возникла какая-то проблема. Когда он преклонял колени в церкви, порвалась блуза, пришлось сбегать за другой. Я удивился, не понимая, что, собственно, произошло, но не стал гадать, а согласился.

— Френни! — всё же окликнул я его, прежде чем он исчез за углом соседнего дома. Он остановился, словно пронзённый стрелой, медленно обернулся, хотел было что-то сказать и посмотрел на меня.

— Где Лавиния?

— Она там, с Джерардо, — ответил он по-итальянски, изменив имя Джеральда по правилам игры, которую мы вели иногда, превращая Реджину в Queen[126] , Бруно в Dark[127], Алана в Аlапо[128] и так далее.

Эвелин подняла брови, приятно удивившись. Они уже говорят по-итальянски?

Я с радостью подтвердил.

— You’ll see[129], — прибавил я. И обратился к Френни: — Скажи ей, чтобы пришла сюда, потому что приехала её мать.

— Да, я понял, — кивнул Френни, повернулся и побежал быстрее, чем раньше, и ветер взъерошил ему волосы.

Мы с Эвелин обменялись улыбками и стали молча ожидать, когда на дорожке появится Лавиния. Неожиданно я обнаружил, что мне нечего больше сказать Эвелин, что всеми силами стараюсь сдержать волнение, не выдать его. И всё же я нервничал, даже кулаки сжал.

— А что мисс Бернс? — спросил я, озвучив наконец своё переживание. Кто знает, возможно, мне хотелось убедиться, что старая дева действительно сдержала обещание и Эвелин не знает, что произошло между её дочерью и юношей, которому я только что представил её. Или, быть может, надеялся, наоборот, что Эвелин скажет — ей всё известно, мисс Бернс звонила вся в слезах, но она не стала расстраиваться, напротив, порадовалась, более того, пригласит Френни поехать с ними в Венецию и воспримет первую любовь дочери как лучшая союзница Купидона.

— Oh, poor Lucy![130] — ответила Эвелин. У неё всё ещё не закончились работы в доме.

Я кивнул. Причиной своего неожиданного отъезда мисс Бернс назвала протечку, случившуюся у неё в загородном доме и причинившую ужасные повреждения: в одной из комнат потолок полностью испорчен, — ей звонил садовник, который зашёл в кухню за секатором. Жалкая ложь.

Как раз в этот момент появилась Лавиния, спасая меня от неловкости. Увидев нас, она подбежала к матери и порывисто обняла её, стараясь, однако, не испортить сценический грим.

— Look at you![131] — сказала Эвелин и, слегка отодвинув дочь, взяла её за подбородок, желая лучше рассмотреть! Она так выросла. Она восхитительна!

Лавиния оправила одежду, опустила глаза, проверила, не помяла ли свадебное платье Джульетты, потом улыбнулась. Когда же мать, внимательнее оглядев дочь, спросила, не похудела ли та случайно, Лавиния покачала головой, взглядом умоляя меня выручить её. Я пригласил пройти в дом, мы поднялись в комнату, и я предложил что-нибудь выпить.

— «Bellini», please[132]. Эвелин подмигнула мне, как бы подчёркивая, что она тоже умеет произносить кое-что по-итальянски.

Лавиния, поднимавшаяся впереди нас по лестнице, обернулась и спросила, а что такое «Беллини».

Я хотел было уже ответить, но Эвелин опередила меня, сказав, что ей лучше не знать, что это такое, во всяком случае пока, потому что она ещё слишком молода, чтобы пробовать этот напиток.

— Then I'll have a coke[133], — проговорила Лавиния, с неохотой исполняя роль, которую отлично затвердила за много лет: послушная дочь, даже слишком послушная неизменно уступчивая, не требующая никаких объяснений, не пытающаяся высказать свои желания и всегда покорно склоняющая голову.

В августе актёры на время разъехались кто куда. Мы расстались всего на неделю, условившись встретиться утром двадцать третьего в холле той же римской гостиницы, где останавливались в прошлый раз.

Китти уехала в Версилию, вернее в Форте деи Марми, где жил её друг, с которым они договорились о встрече, — наконец-то она покупается в итальянском море. Я посоветовал ей, однако, не загорать, не мог же я увидеть её обгорелой на солнце. В последних сценах, когда приближается трагедия, нам нужна бледная, измученная синьора Капулетти, ну самое большее — с покрасневшими от слёз глазами.

— Don’t you worry![134] — заверила она меня со ступеньки вагона, целуя в щёку.

Ален вернулся в Лондон, на прослушивание. Там искали актёра на роль Роберта Грейвса в фильме о Первой мировой войне, агент посоветовал ему не теряться при своём внешнем сходстве с писателем: такой же приплюснутый нос и такие же курчавые волосы. Мы все пожелали Алену успеха, скрестили пальцы и сказали, что ждём хороших известии.

Джеральд тоже вернулся в Англию, где у него были дела: он организовывал какой-то спектакль в Вест-Энде. Чемодан его заполняли бутылки с вином, старательно упакованные, чтобы не разбились. Он попрощался со мной, помахав газетой, где были напечатаны рассуждения журналиста, приезжавшего к нам на съёмки в Монтемерано, фотографии двух актёров между колонками текста, а в углу поместился ещё и снимок Андреа, такого забавного.

Бруно вернулся в Рим, чтобы записать новую музыку для фильма и сделать аранжировку некоторых частей. Он подвёз туда и Леду с Федерико, которые вместо отдыха решили начать монтаж фильма. Я сказал, что присоединюсь к ним, но сначала мне нужно побыть с Эвелин и Лавинией.

Возникло новое осложнение: на завтра пришёлся день рождения Френсиса, и Лавиния попросила меня уговорить мать не уезжать сразу же, чтобы она могла провести этот день с Френни, потом он встретится с родителями, которые повезут его на Лазурный Берег к каким-то родственникам, думаю, но сейчас не помню точно. Им уже трудно расстаться на неделю, и хотелось хотя бы в этот день побыть вместе.

По правде говоря, ей не так уж и хочется ехать в Венецию, призналась Лавиния, держась за спинку моей кровати и не спуская с меня глаз, пока я собирал чемодан.

Френсис, сидевший на подоконнике, грыз ногти, но сразу же перестал, как только встретился со мной взглядом: я не хотел, чтобы он портил себе руки. Он это знал.

— Нет и я, — сказал он, глубоко вздохнув.

— Я тоже, — поправил я его, встряхнув майку, прежде чем положить в чемодан. — Почему? Венеция удивительна. И Франция тоже. Вам понравится перемена мест, вот увидите.

Заметив, каким горестным взглядом обменялись они, я остановился, разволновавшись, отёр лоб и решительно подозвал их к себе. Мне хотелось ясно понять, что они задумали. Я внимательно посмотрел на них и как можно точнее сформулировал вопрос.

— Итак, что вас не устраивает? Ну-ну, ведь через неделю опять встретитесь, это же не конец